Театр Поэтов, 7 марта, 2006.
1. В Театре Поэтов бредо-перфоманс – так в афише. Ну, значит, будет и бред, будет и этот самый перфоманс. Причём, «Z». А почему «Z»? Это вопрос. Я, например, увидел весьма жизнерадостное действие: два художника (Владимир Антипенко, Илья Жигунов – впрочем, можно было не представлять, – если бред и перфоманс, значит, ясно кто!) – дело в мастерской художников происходит – бьются за благосклонность одной барышни (Маши Агаповой). А, вернее, за то, кому её лечить от бранного умственного кризиса. Маша в силу недуга (по роли) покоится недвижимо на лавочке. Ибо она слегка того… помешалась – так и на табличке начертано, что у неё в изголовье висит. Бьются б-п-рфс-маны так страшно, что и всем конечно страшно. – Антипенко он и по жизни человек не простой: с тяжелым буранным взглядом, порывистый как смерч, мощный как трактор, к тому же обладающий всеми повадками людоеда. Жигунов тоже парень конкретный – ему бы жить на Юпитере, там бы тяготение и атмосферные заморочки его угомонили до размеров обыкновенного человека.
В общем, роли монстров нашим актёрам дивно удаются. Они мечутся, вопят. Антипенко, сраженный железной рукавицей, падает. Жигунов ему ногой прямо на живот наступает, и хочет напереть всей массой. (Я, почему их так по фамилиям? – а у них по сценарию имён нет. Они не говорят друг другу, мол, привет, там, Фрол, – или – здорово! – к примеру, товарищ Зимин!– или, скажем, – здравия желаю, господин Гогенцоллерн!– ну, и т. д.). Антипенко может выдержать вес средней бронемашины – это известно, но, когда Жигунов на нём стоять будет – мука. Жигунов, он – во-первых, итак центнер ядерного веса, но и налит ещё космической энергией театрального катарсиса, и, кроме того, может подпрыгнуть и притопнуть, – тут то театр своего режиссёра главного и лишится! Поэтому, всё-таки, Антипенко выкарабкался… и на Жигунова набрасывается и, ну ругаться (по роли), типа: да ты меня чуть не удавил, демон. Но Илья малый не промах, чует – реноме портится, подбежал и на Володьке майку всю разорвал до пупа. Антипенко под майкой красный разгоряченный гуттаперчевый. Увидел что его майка – всё!– кранты-накрылась, – и кричит Илье: «ты же что же, гад, ты же мне пиджак должен был разрывать, а не майку!» А Жигунову только дай отмашку, он разогнался, вцепился, хвать… и пиджак антипенский также в клочья улетел. Реквизиту то перевели! Маша всё это время лежала на топчане – из троих она самая здоровая оказалась (или наоборот заторможенная) – только ножки эдак романтично воздымала (будто качество педикюра озирая) и залу демонстрировала. И ручкой в воздухе крутила, – а это, я уж и не знаю, зачем она так, может, какие-то светила на потолке театральном выискивала.
А ещё Жигунов, совершая некое символическое жертвоприношение, на лоскутки разнёс огромную куклу-чучело, пошитую из девичьей розовенькой ночнушки и набитую скомканными газетами. И давай газеты раскидывать. Он всё раздирает и раскидывает, и пришлёпывает к полу чудовищным своим башмаком – чистый изверг! У них, кстати, вообще с газетами фокус: пол тоже газетами был застелен. А почему я решил, что дело в мастерской художников происходит? – потому что у них везде баночки с красками жидкими были расставлены; и они из этих баночек красками друг на друга плескали. А Антипенко ещё отдельно к одной баночке зелёной рванул. И себя всего с разных сторон опрыскал, даже за спину брызнуть извернулся. Вроде как одеколоном поливался, – на свидание штурмовое собираясь, но с подковыркой. – Как если бы это был, например, вовсе и не Антипенко, а настоящий сумасшедший, который на самом деле думает, что он жук колорадский – и время от времени сам себя травить полагает зельем химическим.
Потом вдруг Маша исцелилась, зашевелилась уже всем телом, встала, прошлась, но не очень крепко, а как сомнамбула, и своих целителей примирить захотела, чтобы им оказать вдруг обуявшую её божественную любовь к мужескому полу. Но было уже поздно, они совсем свихнулись. Стали как-то к небу подворачиваться, стремянки выдвигать, вроде как на Луну взлезть собрались. И тут спектакль кончился. Да, главное забыл упомянуть, всё это время, что они буйствовали, – они между собой стихами говорили. А Антипенко ещё что-то такое бубнил и рычал звонкое, но неразборчивое, как Магрибский колдун, которому слегка отсекли голову, – и он, дожидаясь её отроста, покамест чревовещает, – жуть неземная. И Маша с кушетки тоже им, как бы в забытьи сонном, шептала пророчества и наставления – тоже рифмованные. Только это уж, наверное, и лишнее, – стихами то?! Итак, круто, дальше некуда, – я, например, весь покорился, – и ватный сделался, – как внутри фильма ужасов натурального побывал или у чудовища в пасти. Мне спектакль понравился. Жизнеутверждающий.
2. Людмила Рединова в спектакле «Волчица». Людмила очень энергична – до ярости коммунистической порой доходит, до экстаза нездешнего, до самозабвенья и гибели вселенной, – даже сравнить не с чем. И с ролью, конечно, справилась, – сомнений тут никаких быть не должно. Она бы и с ролью, не знаю? – кто там у нас круче волчицы? – сразу пришельцы марсианские? – она бы и с такой ролью справилась! – она с любой ролью справится! – не выдумана ещё стихия природная, которую она бы не переиграла в буйстве своём неподдельном! Потому что она человек, озарённый и вдохновляющийся всяким вывертом земным и небесным.
---------Но я как-то в процессе просмотра этих двух спектаклей сильно забоялся, – а вот я то нормален? Или я на самом деле уже давно лежу где-то в каменном мешке прикованный? И мне всё это грезится?! – И, главное, ну хоть бы кто-нибудь меня навестил! И чем я питаюсь? А вдруг я на самом деле и не человек, а тварь типа паука, которая залегла зимовать и, пока ждёт пробуждения, – мечтает, что воскреснет, и тогда вот! – будет уже всё истинное, настоящее, – несказанное!
Потому что я чувствую, не простой я паук, а гигантский ящер. Огнедышащий!
С крыльями.
Андрей Чивиков
Источник заметки: https://dromos.livejournal.com/30302.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий