СУДЬБА ПРОРОКОВ (интервью в газете "Завтра")

Интервью у меня для газеты "Завтра" брал замечательный Сергей Гоникберг. Само интервью было взято зимой 2005 г. в "актовом" зале (на 1 этаже) Библиотеки им. Л. Толстого на 6-ой линии В.О.  Именно в этом помещении проходили собрания клуба "XL" и "Новой Линии". Спасибо за предоставление помещения Маше Ивановой - крайне интересному поэту, которая до сих пор работает в этой библиотеке.

Что касается самого интервью, то это скорей был монолог. Как мне кажется, Сергей хотел показать очень разные, даже полярные мнения непохожих поэтов по определённым (волнующим Сергея) вопросам, при этом максимально не вмешиваясь в  поток мысли, может лишь слегка подправляя течение лёгкими репликами. Не знаю, как с другими поэтами, составившими костяк "судьбы пророков", но со мной было именно так. Не исключаю, что с другими участниками данной статьи могли быть совершенно иные подходы. Кстати состав этот весьма необычный и харАктерный., в нём есть очень важные мне люди.

Помнится, что С. Гоникберг записывал мой диалог на диктофон, а потом, видимо, расшифровывал. Не знаю, сохранилась ли эта запись, но хотелось бы переслушать. Тем более то время я помню не очень хорошо, после некоторых личных потрясений, но душевное смятение живо.

Почему я так много пишу об этом маленьком кусочке статьи? Дело в том, что в нём (в этом кусочке) очень сдержано, но всё же выражено моё мировоззрение того важного переломного и перемалывающего периода.

Как сообщает официальный сайт газеты "Завтра", статья была опубликована 08.06.2005. К сожалению, бумажный экземпляр газеты я так и не смог достать. Видимо, посещение РНБ будет мне в помощь.

Здесь приведу лишь фрагмент с собой любимым)). Хотя однозначно нужно читать эту статью (которую составляют ответы на одни вопросы) и состоящую из направляемых векторных монологов целиком, дабы почувствовать, чем дышало то время, каковы были надежды, стремления и крахи на примере нескольких поэтов и музыкантов.

Илья Жигунов, поэтическое движение "Послушайте".

Когда преставилась моя Родина
и мне уже нечем было плакать. -
Я развернул промасленный газетный свёрток
и распихал по карманам припрятанные там
косточки, бусинки и тряпочки.
Коротаясь перекуром,
из меня исходили индийские испарения
и нефтяные отрыжки.
Я поднял глаза -
и, наконец-то, увидел Землю Санникова.

Петербург сам по себе, ему наплевать на горожан, это очень чувствуется. Раньше связующих нитей было много, но сейчас они пропали — это такой Подмосковный Петербург. Такие нити я часто встречаю у определённых творческих людей. Этих нитей я не вижу у большинства, которое занимается "частным бизнесом", "зарабатывает деньги". Про большинство я говорю как про фашизм потребления, они сосут деньги, весь город для них — шоу-бизнес.

Этот город не "тёплый", как сказано в Откровении Иоанна Богослова. Или холодный, или горячий, он очень пограничный. Вроде как и есть, вроде как и нет, его какая-то нереальность, и нереальность своего существования, бред своего существования засасывает, очаровывает. Петербург — живые, настоящие, но декорации.

У меня восприятие некоего Армагеддона в собственной судьбе. Если подавлять в себе страх общения с городом, то будет другая сторона того же страха, и он никуда не уйдёт. А признание страха это и есть открытость чувства — если я доверяюсь городу, с ним происходящему, я сам становлюсь частью петербуржских декораций, на расслаблении, на доверии. Самое главное — признать, да, мне страшно, и тогда связь восстанавливается.

Мой лирический герой стремился, чтобы люди были счастливы. Добивался счастья и с помощью насилия, и с помощью любви впадал в крайности. Последние два года мой лирический герой окунулся в мир обывателя — для него это было ново, всё удивляло, он никогда не сталкивался с таким типом мышления, но через год он понял, насколько изменить это невозможно, можно изменить только своё видение... Может быть, это какое-то отчаянное поражение моего лирического героя. Как он находил в себе смелость это всё ненавидеть, способность к насилию, так не меньшей трагедией и серьёзным поступком для него стала попытка принять то, что раньше ненавидел. Не стать обывателем… просто научиться смотреть и видеть…

Полная версия статьи С. Гоникберга "СУДЬБА ПРОРОКОВ": http://www.zavtra.ru/content/view/2005-06-0872/
____________________________________________________

Продолжая разбирать архивы, натолкнулся на наиболее полный (видимо, авторский) вариант этого интервью. Так пока и остаётся не понятным какой вариант был в бумажном издании газеты. Привожу здесь обнаруженный полный вариант моей части:

Когда преставилась моя Родина
и мне уже нечем было плакать. -
Я развернул промасленный газетный свёрток
и распихал по карманам припрятанные там
косточки, бусинки и тряпочки.
Коротаясь перекуром,
из меня исходили индийские испарения
и нефтяные отрыжки.
Я поднял глаза -
и, наконец-то, увидел Землю Санникова.

-Илья Жигунов, поэтическое движение «Послушайте»-

Петербург он сам по себе, ему пофиг и наплевать на его горожан, это очень чувствуется, а сейчас пропасть вообще очень видна. Раньше связующих нитей было много, но сейчас они пропали - это такой ПОДМОСКОВНЫЙ ПЕТЕРБУРГ.

 Эти нити я часто встречаю у определённых творческих людей. Этих нитей я не вижу у большинства, которое занимается «частным бизнесом», «зарабатывает деньги», я не вижу в них такого желания… Нити, не очень мне понятные, существуют у ленинградцев, пожилых - тоже есть. Тех, кто чувствует, меньшинство, но это хорошо, потому что большинство – оно всегда неправо. Про большинство я говорю как про фашизм потребления, они сосут деньги, весь город для них  - шоу-бизнес – это нити большинства.

…Он не «тёплый», как сказано в Откровении Иоанна Богослова. Или холодный, или горячий, он очень пограничный. Вроде как и есть, вроде как и нет, его какая-то нереальность, и нереальность своего существования, бред своего существования засасывает, очаровывает, Петербург - живые, настоящие, но декорации. 

У меня восприятие (может быть , оттого, что я родился в Ленинграде) некоего Армагеддона в моей судьбе, поэтому страшно. Если подавлять в себе страх общения с городом, то будет другая сторона того же страха, и он никуда не уйдёт, а признание страха это и есть открытость чувства - если я доверяюсь городу, доверяюсь с ним происходящему, я сам становлюсь частью петербуржских декораций, на расслаблении, на доверии. Это страшно делать, но это делается, и тогда получается связь. Самое главное – признать, да, мне страшно, и тогда связь восстанавливается.

Если я открыт миру, я не вижу разницы – подметать двор или писать стихотворение, если я это делаю вдохновенно. Писать незачем. Когда я пришёл к этому выводу, какое-то время не писал и всё, а потом внутри нонял, что не могу не записать то, что чувствую.

Мой лирический герой стремился, чтобы люди были счастливы. Добивался счастья и с помощью насилия, и с помощью любви, крайностями. Он  фашистом тоже себя ощущал. Для него фашизм это некая яростная отчаянная попытка добиться всеобщего счастья. Искренняя.

Лирический герой... Приходилось общаться больше в творческой среде, но за последние 2 года он окунулся в мир обывателя – для него это было ново, всё удивляло, он никогда не сталкивался с таким типом мышления, его это всё захватывало, но через год он понял, насколько изменить этого невозможно, можно изменить только свой подход, только своё видение, а менять человека  - совершенно не ненужное, глупое занятие, просто принимать и видеть это... Уже видеть – более чем достаточно… может быть, это какое-то отчаянное поражение моего лирического героя, вполне вероятно. Как он находил в себе смелость это всё ненавидеть и способность и к убийству и к насилию, так не меньшей трагедией для него было и серьёзным поступком попытаться принять то, что он раньше ненавидел. …Не стать таким… …это одна медаль… нет, я не антифашист… принять, но не стать обывателем… просто научиться как бы смотреть на это и видеть… он очень за это время стал очень самоироничен, он с самоиронией научился относиться к себе.

Завтра идём на митинг. У меня есть опыт чтения на таких мероприятиях, но если что-то можно читать, это из старого, это просто было бы нечестно и не получилось бы нормально прочитать, а то что пишется сейчас – там ничего такого, что могло бы помочь завтрашнему мероприятию. Это было бы пошло – пойти ради того, чтобы почитать что-то. Само моё присутствие – уже для меня некая поэзия для меня будет.

Ваш корреспондент слушал Илью и узнавал себя. На следующий день он с ухмылкой позвонил в горком и предложил поэтическое выступление на митинге против монетизации. Как заявили в  КПРФ (Андрей Краузе) идея очень интересная, жаль, что её не предложили заранее. – записано 40 выступающих. Ваш корреспондент вспомнил, что звонил секретарю ещё пару дней назад, с похмелья, кажется, и совершенно забыл об этом. К трибуне мы так и не протолкались. Нам с гимназии внушили, что черта поэта – ушибленность, неадекватность, и нам нелегко бороться с буржуазными предрассудками.