Вентилятор.
Фестиваль «Вентилятор» в кинотеатре Прибой на Васильевском острове, где-то возле гавани.
В бывшем кинотеатре. Там теперь центр современного искусства.
Центр центром, но кинотеатр этот все равно жуткая такая двухэтажная призматическая стекляшка, формой напоминающая старинный монитор, чуть развернутой к небу...
Такие стекляшки были везде понатыканы в советские времена. Кое-где они при помощи современных цветных панелей удачно переделаны. Но не эта.
Огромное ржавое остекление. Железные трубы отопления, ощущение обнищания и почему-то очень холодно. Очевидно, в окна страшно дует. От холода не спасали ни чай, ни коньяк. Коньяк впрочем, спас. И погубил. О, Бауэр, пророк его!
Начинался день дивно. Мы плыли с Любой по субботнему заснеженному городу на белом катере, а капитаном у нас был старый морской волк Никита. Город заснежен, но, слава богу, не так, как в достославный день Галиного рождения. И не затерли нас ни льды, ни прочие черти скольжения. А выпили мы кофе в приятном месте, доплыли и вошли. Около часу дня.
Было там семь программ – о семи углах. Картинки, самиздат, что-то детское…
Картинки развешены по стенкам.
Нам с Любой одна из картинок понравилась. На картинке изображены четыре лютика в вазочке, все это смещено к краю рамки, так что казалось, кто-то гениально ошибся с геометрией.
Самиздат, это самиздат. На прилавках разложены книжки, их можно купить. Некоторые книги в больших картонных обложках с корявыми надписями, сделаны в одном экземпляре. Продажей книг занимаются специальные люди, они готовы дать пояснения и показания.
Стойка буфета. Там чай, салаты, кофе, минеральная вода. Из левого угла радиоголоса читают поэзию.
Везде возникает сосредоточенный, слегка навеселе, но очень серьезный Илья Жигунов, он меня и позвал. Он – распорядитель, он похож на пирата, сошедшего на берег. На берегу ему неуютно, он вынужден слегка скрываться от потусторонних властей – поймают – …. Но он их и опора. Если он уйдет, домик окажется карточным и обрушится от малейшего дуновения – так я понял.
Самые важные программы.
В большом кинозале – «Видеопоэтри», – на огромном в старинном духе экране видеоряд, сопровождаемый неким поэтическим текстом или напряженным поэтическим молчанием – к сожалению видеоряд этот иногда является мельканием, а иногда серым застылым пейзажем в духе Тарковского-Сокурова, чего крайне не люблю я, – словом, я заглянул, ужаснулся холоду и малолюдью, и убежал на второй этаж.
«Перформанспоэтри» (названия давались по-английски, но так как по-английски никаких звуков не произносилось, за исключением может музыки, то перевожу все, как умею, на русский.), так вот, «Перформанспоэтри» я просмотрел подробно – это то, что надо: поэзия плюс действие театрально-музыкального порядка. Происходило «перформанспоэтри» на втором этаже в неком подсобном, что ли, но ужасно протяженном и вместительном зале, хотя и неуклюжего типа. Плетеные треугольные металлические балки-кронштейны на потолке вдоль стен. С них свисают провода и пузырчатые шары: бежевые и серебристые. На стенах видеоэкраны, на экранах мелькающие полосы, шахматы, череп-чегевары, пляшущие черно-белые фигурки и прочее головокружительное мельтешение.
Сцена и зал заставлены черной и мощной, хотя несколько сиротливого толка аппаратурой, аппаратура вся переплетена проводами, змеящимися, смеющимися, плотоядными. Складывается правда, впечатление, что привезено это все сюда недавно, либо наоборот, все это подготавливается к переезду. – Веет все равно некой мистикой. В контексте творчества поэта Пушкина, сна Татьяны (и снится чудный сон Татьяне) – там, где: вот череп на гусиной шее, вот мельница в присядку пляшет,.. – серебристый барабан возглавляет этих монстров.
Сцена тоже неряшливо обтянута серебристой лентой. То есть зал украшен. Возникают мысли о всеобщем обеднении, о путешествиях к звездам, о переселении в иные миры.
Разнородные кресла и стулья, на них я, Никита, Люба и еще человек десять. По мере наступления сумерек количество зрителей увеличивалось. К вечеру в зале курили, тянуло даже ароматными дымками, мы с Бауэром скромно пили коньяк и закусывали орешками, расставив яства перед собой на скамеечке.
Ведет вечер Евгений Гаер, наш знакомец, мы о нем не раз упоминали – он вальяжен, не все выговаривает, а когда выговаривает, то слышна какая-то фантастика – что-то типа: симблимирование и перкуссия.
Раздаются со сцены такие божественные слова: «На горизонте рдеет закат… расширить землю, потому что человеку нужен человек… В результате столкновения солнца и кометы погибла наша планета. Планета не только наша, но и ваша».
К сожалению, кроме меня и еще нескольких энтузиастов насладиться божеством волшебных слов пока еще некому. Ребята выступают пока в космосе: сколько же им надо мужества! – кричать творчество в пустоту?
Тимур Нагиев, руки по швам. Состояние обреченности.
Никита делает замечание: у каждого ведь есть друзья, чего они не пришли поддержать?
– Нет ответа на это замечание.
Гаер: «Просто зажгли сейчас». Объявляет: «А теперь Медиа Поэтическая Формация. На базе аутичных перформансов – из личного пространства в общее, в рамках проекта 22, от яиц до яблок».
Не помню, в чем там заключалось людское столпотворение, но слова были такие: «Печень с ровными контурами. Хор органов. Маленькие носатые люди с отростками душ наружу. Сбросили Пушкина. Зачем нам трубы на корабле. И рулевого Пешкова, на размягченном мозгу... Кто там в малиновом берете. Не мешает ли это домоводство... Я хочу тебя (есть). Клоунессы. Я в оконном проеме стою, в юбке колокол я в девятое небо взлечу».
Мнения.
Люба: Бред. ( – А если в смысле искусствоведения?) А в координатах изощренного искусствоведения – полный бред.
Гаер: Дверь в дето. Пустые треноги.
2,
Керн Херпст.
Сразу мнение. Люба: приличные ребята из Нижнего Новгорода показывают полную кунью.
На сцене коллектив. Действительно приличные ребята. Девушки и мальчики. (От девушек исходят теплые длительные поощряющие биоволны.) Возятся, устанавливая стаканы. На них будет играться стаканная музыка. Запускается видеоряд: мужик гоняется за девушкой, лижет ей руку, а она ему сапоги. Серые равнины, полоса Нечерноземья, заброшенные деревни, секс с мертвой, бессмысленный и беспощадный. Этот видепоряд сопровождают слова такие:
«Там женщина идет, качая руку… В твоих глазах зеленая вода… И замкнутая лента горизонта… В твоих глазах живет моя свобода, дышу тобой как из баллона кислорода».
Клекот, стоны дребезжанье. Беседа шепот декламация камлание, трепет трели трепыханье, ряд волшебных изменений.
Мнение. Никита: Занудство с элементами ню.
3,
Наталья Демина.
«Из глобалистов в антиглобалисты. Я на трусы натягиваю время. Тюрьму хранения на блудном вокзале, и жмет конец под бренными трусами. Скрип в микрофоне».
4,
Андрей Григорьев. А вот это было очень интересно.
Вышли трое, все в темных очках. Двое, повыше, с гитарами. Посередине маленький. (Я вспомнил фильм «Собачье сердце»). Маленький торжественно раскрыл пюпитр и стал мелодекламировать с большим подъемом и высоким придыханьем.
– Жил, мол, мальчик Федя. Он в детстве оглох на одно ухо. Потому что мама на него кричала. Сначала он хотел получить место в литературном месиве. Потом желал поселиться в маленьком деревянном домике в дремучем лесу. А потом понял, что он, мужчина 16-ти лет, без девушки! И возмечтал о женщине, которую можно найти только в книгах. Он шел по улице, а рядом шли кошки и девушки. Любовные соки струились по их телам. – Я умру без любви! – вскричал Федя. И пошел в библиотеку. Только там можно найти девушку. В библиотеку стояла огромная очередь. К нему подсел мужичок и прошептал задумчиво: Федя, не смотри, что я некрасив, – я заколдован. Но до шестнадцати лет я был прекрасной девушкой. Ты можешь меня расколдовать, если поцелуешь. Тогда я стану твоей девушкой.
– Вы хотите, чтоб я вас поцеловал, – спросил Федор. – Да, если хочешь ты можешь меня поцеловать, – ответил мужчина. И Федя его поцеловал. И все вокруг стали смеяться. И мужчина стал смеяться. А Федя смутился, и убежал. Он оглох на второе ухо, но вырос человеком…
5, Лена Смирно. Передаю в виде потока сознания. Не помню себя, не помню, как это все было структурировано, может, и не было: «Связано с вечностью… Ближайшее движение улицы становится бликами нежности… Я рискую попасть под трамвай вожделения… Пляжи пустынны и каменны…В твоих волосах разноцветные ленты. Ты непреклонна и решаешь сосредоточиться… Чувствую, что время ее пришло, но пока что молчит об этом в цветочной лавке барона Мюнхгаузена. Пахнет сыростью. Ладаном. Заратустрой… Вы понимаете, что вы наделали? Вы вламываетесь среди ночи и желаете быть чужим? – раздевайтесь… Он превращается в селедку, он костляв, суп жидок, не подойдет. И выбрасываю его на лестницу, – там живет одинокая пьяная девка… Зеленые яблоки, рыжие груши… Мягче плюшевой занавески ее веки дрожат под рубашкой…
На подушке твои волосы… Я не могу делать вид, что ничего не было… Я говорю о неминуемом превышении… Пазл, калач, визги… Сердце сжалось и разжалось… Ты держишь меня за укромные белые плечи… Остывший бокал холодит обгоревшие пальцы».
Мнения. Мое: Как я это услышал! Стоит она грустная вся, духовная, широкобедрая. В синих духовных плотно-облегающих джинсах, в легкой футболочке. И я чувствую чьи-то волосы почти прямо возле меня на подушке, а сам держу кого-то за укромные белые плечи…
Никита: « В конце истерика оргазма!»
6,
Борисевич и комп. Веселые мягкие несколько конвульсивные девчонки и диалектичный комик, - бритый наголо, искренне гогочущий масштабный человек, дьявольски энергичный.
В медицинских зеленых пленках две чернявые хохотушки и с ними Мэн.
«– Наша жизнь это готика, как прожить без наркотика.
– Храни меня мой аспирин, гаси пожар моих глубин.
– Давай мой друг по колесу, а то я жизнь не вынесу.
– Расслабил сердце валидол, пашу как вол, пашу как вол, всади мне в зад, сестра, укол.
– Храни меня медикамент, храни, как бог, храни как мент.
Девушки пьют из банок анализов и мнут со страшным скрежетом в руках резиновые шары. Одна встает на стул над другой и дергает ее за специальные заранее повязанные ниточки, как марионетку. Но главное в этом перформансе – зажигательное безумие бритого комика
7,
Сказки леса и контрабас. Натуральный контрабас – это ж надо же было его привезти!
Костюм, красный галстук, белая рубаха.
«Я действую тупо, я выгляжу глупо, как будто я майку надел сверх тулупа.
Но кто в объективной реальности сведущ, ведь майка, надетая сверху тулупа, уместна иначе она не видна…». Но контрабас оправдан не был.
8,
К-орг-комитет. Десять человек. Две упоительно грудастые девушки в джинсиках и белых майках. Парни в цветных майках. Желтые, красные, яркие. Эти ребята отличились тем, что Гаер их потом долго не мог прогнать со сцены. Они хоть и были в разноцветных майках, но вознамерились, видимо, прочесть все свое творчество. Их главарь кивал Гаеру головой, – мол, сейчас, – делал руки крестом, мол, – все! – завершаем, – и не уходил, и никак не хотел уводить свою дикую команду со сцены. Не сказать бы, что ребята читали полную куйню. Были у них находки – столкновения реальности с химерами. А точнее, обращение реальности в какую-то бесконечно-замкнутую химеричность.
Этот коллектив, пожалуй, показал все направления молодежного поэтического мышления, и я записал потоком. Ибо мне и самому интересно, что творится в современном сознании, когда оно настраивается на поэтический лад. Что на него влияет.
«Я изменился в лице, я совсем головою поник… уста разбудят чужую тень, как парус рвется берег волн.
– Аристократы вампиризма, до смерти мене осталась малость, я потерплю еще чуть-чуть…
…….
Люба здесь вымолвила: «Северо-американский кролик, зануда»,
……
– Постирай мой старый фрак, я сегодня сожгу кабак.. тебя покривило, и ты мне подарила стопку водки и пару белоснежных крыл. Вот суп сплошного триединства... Девятый круг земного ада, летим по пыльной гидре мкада...
И васильковые цветы, и ты стоишь в одном исподнем,.. бескрылый бродит херувим,.. мы слишком заморочены отсутствием любви,.. умираю, дайте антидот, жгучие мои пигмалионы,.. и вдруг внезапно ваше существо все потекло как будто из подвала,.. и давайте, мы тоже трахнемся этим тихим весенним вечером,.. – я одна ты ко мне не придешь и тебя мне заменит истерика,.. – долг простить забыть и веселиться, слыша в венах пульс,.. Пиноккио взял нокию,.. ложитесь спать, мосье Познер, уже поздно,.. какой же он был сочный плод твоего молодого тела,.. жираф улетел и его не поймать за хвост,.. я хочу быть богом в Перми. – Я б хотел с тобой сниматься в порно больше, чем сниматься без тебя,.. я б на свадьбу клитор проколола,.. по утрам люблю в авторежиме делать фотографию спины,.. четвертый день на простынях я источаю запах тленья,.. с тобой вдвоем мы нагишом лежали в розовой постели, меня пырнула ты ножом, я стал арт-проектом,.. теперь лежу под одеялом,.. четвертый день не ел не пил я, стал почти что идеалом для той, которую любил,.. я тебя не хочу нашлепывать по попе, я так свеж и молод, пососи же мне член, падла,.. помоги мне стать тверже, чем песок, научи писать так, чтоб между строк,.. такие как я тоже люди, мы ночью не спим,.. горит Вифлеема звезда и пастыри сгоняют к храму,.. малышка любит техно и девочки ложатся мехом кверху, мальчик любит хаос, чтоб однажды вытащить фаллос,.. ты сможешь вставлять, пока сам вставляешь,.. пока мой ум она жрала и извивалась как лягушка,.. я один, синяя гладь, одинокая синяя блядь называет меня пессимистом…»
– И Гаер их прогнал. Парни и девчонки плетут химерическую реальность. Но каковы девчонки! – ложатся кверху мехом? А когда я был юношей, таким вот, как эти юноши, и тоже любил хаос...Но все равно слова: «помоги мне стать тверже, чем песок…» или «какой же был сочный плод твоего молодого тела», – звучат красиво!
9,
Умка. Кстати, тексты профессиональненькие, но что-то вы них раздражает. Умка тихо и устало мялась. Мне почудилось, что ее кружат слава и манерность.
«На прокрустовом ложе Платон сокращает Сократа, крокодилы дерутся за горсточку мяса, у подножия храма Портос сокращает пегаса… и Брут брата… Съедает жизнь еда с чудовищным напором…», – и всякое такое, но я не стал записывать. В принципе эти игры уже были.
10,
Света Литвак. И сразу напор, сексуальный удар, а потом обрыв:
– От черного моря до Былты, где только меня не ебал ты…заколебал ты, –
Меховые сапожки, черные модные джинсики с застежками молниями и пуговицами, зеленая кофточка, но что-то в ее конфигурации было такое… какая-то неуловимая непропорциональность… и девушка-зайчик на заднем плане основного сюжета… и паренек с размышленьями о литературе и науках…
– Я сплошная горячая тьма, я страстно желаю любви и мира…
– Маше желает ящик алкоголя, и… чего-то там… амфетаминов…
– На десерт остались смерть, любовник, этил… тут-то и поженились цветик и семицветик…
– Вы левша? – нет, я долбоеб!.. был ли у Татьяны Лариной второй муж?.. можно ли отравиться медным купоросом?.. что после смерти Икара думал Дедал?.. – я молча слушал его и жадно поедал блинчик, оплывший отвратным сыром…
11,
Роман Осьминкин. Вот кто выступил классно. Скинул пальто, оказался бледный и мускулистый гимнаст в скромной коричневой майке, и сказал: мои сейчас в другом месте отдуваются, а я исполню пару просто рэпаков.
«Тучные коровы по небу летят, мужики суровы бабы жрать хотят…», «Евтушенко любит повторять: я поэт для нормальных людей…» – Но все это неважно. Роман выступает звучно, энергично, динамично, гармонично. В бедном сопровождении, но это король.
Я вспомнил, как в детстве наблюдал школьный хоккейный матч. Все игроки были прекрасно экипированы. Особенно те, что играли от спортивной школы. Хоккейная форма – это мечта и нечто. Это броня рыцаря. Это огромный рюкзак мужества. Но все голы забивал один паренек, который как раз играл против спортивной школы – легкий истребитель против тупого фронта псов-рыцарей. Вообще без формы. Мой приятель, он просто был настоящий спортсмен, ему не нужна форма. В потертом синеньком бедном костюмчике. Без каски. С перевязанной клюшкой. А коньки вареные переваренные, в местах сварки заржавелые, прикрученные к совершенно поношенным ботинкам. (Настоящие коньки в комплекте с ботинками тогда стояли дорого и были дефицитом, вручаемым только самым выдающимся.) Никто с ним ничего не мог поделать. Вот так и Рома. Звучный и пластичный талант. Сам по себе. – Если б я оценивал, как на Слэме, он бы выиграл. Минимум средств – максимум выразительности. Тексты, правда… о них тут не речь.
12,
Болты.
«Мне хоть нужна надежда хоть одна,.. виски стучат в тисках и жидкость стонет в жилах,.. я снова с удочкой у Марианской впадины, я истинное зерно ловлю здесь на живца…
Полосатые штаны. Желтые красные синие полоски. Юноша в красной с хвостами рубахе.
«То, что случится возможность одна, да и та продиктована стадией сна…»
13, Артем Кулагин и Человек с Марса.
«Приняв за благо зов судьбы, я тело бренное покинул, его в себя как в шар вобрав, я гроба ручку отодвинул… открылось чудо мирозданья и за секунду ожиданья я прожил тысячу смертей, я повстречал святого лик, души нелепые терзанья,… и только я всю правду знаю, мне были знаки на тебя, позволь душе освободиться…»
14,
Бэла Гусарова. Ее и ее поэзию уважают, обожая, Либуркин и Бауэр.
Мне тоже понравилось первое.
«Мама не прикрывай ладонью пупка, я хочу видеть черное море,.. я уже утомилась в утробе,.. на родильном столе будешь лежать загорелая,.. но рядом не ляжет интересный мужчина,.. взглядом голубым платье сдергивал, но боялся легкой пощечины…»
15,
Дрэли куда попало. Сначала они частушками типа: приезжай ко мне на БАМ я тебе на рельсах дам, спит Россия и не чует, что на ней матрос ночует, – загасили Гаера, а потом как-то не очень-то внятно выступили. В сиреневой рубашке паренек.
…………..
……………..
………………..
В какой-то, примерно между двенадцатым и тринадцатым выступлением, момент всех пригласили в противоположный конец зала. Там на невысоком помосте были образованы из кусков рваного и мятого ватманы льды. Из льдов высовывалось крутое белое девичье бедро. Раздалась музыка. Возникла девушка, окрашенная белым, но вся изрисованная черными надписями. И лицо белое и черное. Она стала переворачивать рваные куски, и выяснилось, что с обратной стороны листов тоже надписи. Она что-то искала. Нашла вторую девушку. Разбудила ее, слегка тоже разрисовала. Вторая слегка разрисованная девушка восстала ото сна. Восстала с тревожной грацией, и я понял, что пред нами балерина. Настоящая.
Она танцевала на фоне экрана с таинственными письменами: «Все либо то либо не то.
Что не то то не это. Само не само а само не само» – что-то такое. Я трактовал это шоу, как символическую картину возникновения поэзии из хаоса. Но не из того хаоса, о котором говорил «К-орг-комитет». А из другого.
В это время я уже пылал как трескучий коньячный факел, поэтому, когда пригласили желающих, скинул свитер, рубашку, втянул живот, кинулся к раскрашенным феям обниматься и фотографироваться. Защелкали фотоаппараты. Бауэр к нам присоединился. Мы угостили девушек коньяком.
…..
……..
Продолжалось это мероприятие, спасибо организаторам, до глубокого вечера. Вежливый Боря Панкин угостил меня виски. Вежливый охранник подошел и сказал: «В открытую здесь, знаете ли, распивать нельзя!» - «Да мы прячем», – ответил Боря, улыбнулся и убрал пузырек. Охранник улыбнулся и отошел. И мы выпили. И все так душевно.
Каков же вывод? Я потрясен активностью масс. Театр поэтов дал ростки, побеги и кустарники. Впрочем, эту мысль следует додумать.
Я записал чье-то мнение, не знаю только, к чему и когда его применить. Применю сейчас на авось: Некоторые стихи в размер выкуренной сигаретки. Что же касается устройства перформанса, всякий последующий стих должен согласовываться и дополнять предыдущий.
Андрей Чивиков
Источник заметки: https://dromos.livejournal.com/113524.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий