Снова туда, где море огней...
Так говорил мистер Х. Но не тот, который вчера в клубе ХЛ раздавал автографы. Другой.
Особенно хорошо у мистера Х получалась его реплика, если его роль исполнял Георг Отс.
Хорошая новость.
Помните, что говорил Верховенский (Бесы): «Пять, семь таких пятёрок, и я буду не уловим»... По аналогии я утверждаю: пять таких актёров как Жигунов и театр Антипенко обретёт вечность. Двое уже есть. Жигунов и сам Антипенко. Третий - Гаер, куда-то пропал. Володя Горохов и Тибул Камчатский вместе – четвёртый. Все девушки минус Маша Агапова – пятый. Маша Агапова плюс Люба Лебедева – шестой. Беляев если к нему добавить всё равно кого – седьмой. Что в сумме. В сумме: не хватает пятерых. Как минимум. Ибо по закону натянутой цепи, чтобы звено не лопнуло: цепь должна быть двойной.
Плохая новость.
В мире, в смысле во вселенной, существует две тенденции: порядок и беспорядок (хаос). Порядок упорядочивает беспорядок, а беспорядок обезупорядочивает порядок.
Спектакль поэтический это, собственно говоря, набор текстов соединённых в некой последовательности, хорошо, если в сюжетной, неплохо, если путём приёмов или танцев… да нет сюжет всё-таки лучше. Если же это хаотический набор неких контуров, которые при ближайшем рассмотрении оказываются тоже какими-то, быть может, только более наманикюренными участками хаоса… Воля ваша. Нужно звать или «чужих», или «хищников», или «людей в чёрном», чтобы эти марсиане запустили в хаос специальные дрожжи одушевления. Я, как зритель, конечно, могу напрячься и придумать то, чего не было, но я так скажу: я могу не напрячься, и то чего не было, меня деструктурирует.
Это рассуждение, правда, не относится к данному случаю.
«Мясо ангелов»! - попробуем разгадать хитрый оксюморон, вынесенный в заглавие спектакля, производства Жигунова и К.
В главной роли Илья Жигунов. На этом, собственно говоря, можно было бы и закончить, упомянув разве только, что Илья при сподвижничестве двух красавиц (где он их набирает)
разыграл на сцене театра поэтов нечто фантасмагорическое.
Но. «Помните, что посредственность кормится «идеями». Опасайтесь модной проповеди… в любом случае ставьте «как» выше «что», но не смешивайте его с «ну и что. Доверяйте внезапному восстанию ваших спинных волосков»… - Я точно цитирую советы Набокова начинающему критику.
Месяца три назад я уже видел этот спектакль. Тогда он произвёл на меня пугающее впечатление. Как и все прочие спектакли, в которых Илья участвует. А других в театре поэтов и нет. Уверен, что то ужасное воздействие никуда не делось. Вытесненные страхом смерти, внезапным вопросом: быть или не быть, ощущением, что покров земного чувства конкретно снят, - впечатления от увиденного, и теперь со мной. Они засели где-то глубоко под коркой и оттуда продолжают вести свою разрушительную деятельность, искривляя мой взор и снабжая меня острым чувством заброшенности. Конечно, как человек наделённый разумом и волей, я всегда могу сосредоточиться и попытаться восстановить утраченные, но существующие в виде призраков, данные. Чтобы разобраться, кое-что подчистить, а кое-что выкинуть навсегда. В конце концов, не мне ли принадлежит весь мир? Но с другой стороны, бильярдный шар тоже полагал, что всё крутится вокруг него. Пришёл кий и ситуация в корне изменилась. Да, кстати, и кий не по своей воле бился в конвульсиях, умирая на столе, возможно, этот кий думал, что уже попал в вечное блаженство и его наградили непрерывным оргазмом за муки, кои он претерпел, стоя в сыром шкафу…
Иными словами, я боюсь оставаться наедине с мыслями мистического плана. Одинокий разум, сосредоточенный на проблемах выхода из чёрной бездны, плохой аналитик. Воле к жизни, занятой поиском дополнительного источника энергии, для пропитания инстинкта самосохранения не до того, чтобы заниматься дурацкими категорическими императивами. Словом, я предпочитаю более простую терапию: увидеть вновь и победить.
Короче, от того первого просмотра осталось только смутное воспоминание, что некий внутренний голос советовал мне схватить плеть, выскочить на сцену и, отодвинув Илью, отхлестать ту из девушек, которая столь сексуально извивалась в железной клетке, символизируя, очевидно, нечто низменное тёмное.
Поэтому сейчас я торопился посмотреть спектакль вновь и вошёл в зал соответственно тогда, когда уже спектакль завершался. Илья, наряженный в парик и массивную роговую оправу (комтез, 101, фрезерованная), похожий на А. Укупника, уже спокойный сидел за столом и обещал пространству что-то вроде отпущения грехов.
Кто угодно на моём месте растерялся бы и поплёлся в вечное уныние. Но не я.
Я тут же ангажировал девушку Юлю, угостил её чашечкой кофе (чаем с мандарином) и стал расспрашивать о впечатлениях и смысле ею увиденного, - а мной, знаете, нет.
Вот что поведала мне Юля:
«Наверное, эмоциональный шок. Илья играет человека, провоцируемого тёмным и светлым ангелами. Жалко зверушек. Очень сильная вдохновляющая работа. Отменная игра. Смысл не ясен. Здесь важно именно всё в целом».
Смущённый этими комплиментарными комментариями, я прокрался в гримёрную комнату под видом электрика и похитил текст пьесы, благо сей текст, валялся тут же под маленьким столиком, сервированным для изящного ужина.
Чтобы понять, почему мой рассудок зарулил туда, куда он зарулил, я вычленю фигуры и ключевые реплики. Излагаю, вкратце, содержание. Несколько урезав роль женщины-тигрицы в клетке и белого ангела-повара. Скажем так, смущённо игнорируя. Ибо девушки в жигуновских разработках обычно изображают стихию, которая хочет заставить человека плясать под свою дуду. Разбираться со стихиями удел богов. Займёмся сугубо земными интерпретациями:
Некто прихотливою волей мистических обольщений оказался пред воротами. Основное свойство ворот, пред коими оказываешься волей чуда, таково: в них невозможно не войти.
Здесь замечу, что Илья всегда играет процесс перехода, преображения.
Он всегда эдакий, пришедший кое-что сказать мессия, образованный из нескольких обстоятельств, неясного толка.
Итак, герой, судя по витиевато образной речи, - наш брат поэт, попадает на символическую живодёрню. Как любой человек, попадающий в фантастическое место (припомним Данте), наш путешественник поневоле, получает провожатого - в данном случае группу товарищей. А в качестве высшего смысла рядом снуют тени великой литературы прошлого.
Поэта сопровождает администрация живодёрни в составе: вахтёр - нос с голубым завитком; начальник цеха эвакуации Онегин; уборщица Серафима (не булгаковская ли); инженер Авраам Шикльгрубер.
Где-то на заднем плане маячат Рогожин с Настасьей Филипповной; а также лирический двойник поэта, - именно он пролетает над этим гнездом убийства «на крылышках Свидригайлова, крича: «Достоевский писал о живодёрне! Об исцарапанных ангелах на живодёрне»; тут же вьётся и Чарльз Дарвин, который «был не прав, запараллелив ангелов и мясо».
Герой, прогуливается по этой кафкианской, или фрейдовской живодёрне и обращается к таинственной воображаемой, быть может, даме по имени N с репликами и воспоминаниями.
«Её необыкновенные половые губы напоминают мне теплоту, влажность и надежность коня – хочет зарыться, закопаться, укутаться в них».
Герой, наблюдает, как на живодёрне свежуют кротов, лисиц, поросят, овец, жирафов, колибри, носорогов, лошадь Пржевальского и других коней, черепах, быков, медведей, обезьян, росомах, тигриц… и даже драконов. Все эти животные крылаты… Герой отчего-то понимает, что как раз за их чудодейственными крылышками идёт охота.
В его наблюдениях ему помогают чёрный и белый ангелы в виде двух девушек, одна из которых заточена в клетке, но так живописно изгибается и о чём-то молит на языке жестов, что зрителю становится ясно: сам железный дровосек бы дрогнул и побежал отворять запоры. Впрочем, соблазнительница и не нуждается в помощи, обернувшись в густой дым, она выползает, опять обращается в прелестницу с серьгой в загорелом пупке и восклицает:
«Ах, если бы только существовали живодёрни для бабочек»! (Ну, как тут не вспомнить знаменитого лепидоптеролога и литератора, вроде бы говорившего: писательство и ловля бабочек самые острые из наслаждений, ведомых человеку)…
Белый же ангел в это время профессионально рубит на разделочном столе баранью ногу…
«Моя милая N, я хочу тебя в горностаях испарений этой живодёрни, на тушах, на косточках, на сале»…
«Милая N, сейчас я заскочу в магазин накуплю всего и сегодня вечером при свечах мы будем есть мясо ангелов и от такого питания в нас проснётся нечеловеческое сексуальное желание и мы будем тр---ся так, как ангелы»… - таким монологом завершается
постановка.
Илья задумывается о страшных вещах. О таких страшных вещах, что я бы не посоветовал ему даже задумываться, о чём же он, собственно, задумывается.
Его рукопись интересна сама по себе. Это драматургическое произведение. Можно сказать, проходящее по разряду стихов. Мыслю, Илья пишет такие штуки небрежно, не комплексуя, без особой правки, зная за собой умение, компенсировать очевидные недостатки текста игрой.
И мне хочется сравнить его с Достоевским. Но только с таким Достоевским, который отказался от идей, отбросил прочь добавочные смыслы и некоторые основополагающие мотивы. И поддался одной только эмоции. Заряженный такой эмоцией рассудок пробивает смрадную коросту невроза и прорывается в трансцендентное. Эта эмоция – в ранге иррационального созерцания, намечена, разумеется, и у самого Достоевского. Её суть тут же скомпилировалась в моём мозгу на интуитивно-чувственном уровне и я, пользуясь данным мне от природы мощным логическим аппаратом, перевожу её (при помощи таинственного словаря) на доступный всем язык знаков. В виде маленькой драматургической же сценки.
Что вы скажите на счёт небольшой перегрузки, ведь, в конце концов, кто не мечтал в детстве стать космонавтом?!
Предположим в комнате двое.
Герой (очень возбуждён, возможно, бредит и обращается к космосу):
««По жалкому… эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть, что виновных нет, что всё одно из другого выходит прямо и просто… но… это лишь эвклидовская дичь… ведь жить по ней я не могу же согласиться! Что мне в том, что виновных нет… мне надо возмездие… и чтоб я его сам увидел… пусть воскресят меня…я хочу видеть своими глазами, как лань ляжет подле льва и как зарезанный встанет и обнимется с убившим его… но вот, однако же… при чём тут дети… каково должно быть сотрясение вселенной… когда мать обнимется с мучителем, растерзавшим псами сына её, и все трое возгласят со слезами: «Прав ты Господи», то уж, конечно, настанет венец познания и всё объяснится… но вот тут-то и запятая… пока ещё время… от высшей гармонии… отказываюсь… Не стоит она слезинки хотя бы одного только… замученного ребёнка… И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима была для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоит такой цены»».
Героиня (отрешённо):
««Я иногда думаю, что я сама могла бы прибить гвоздями к стене… четырёхлетнего мальчика. Ребёночек кричит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот. Вы любите»»?
Герой (смеётся):
««Это, в самом деле, хорошо»» - и уходит.
Ухожу и я. Но прежде признаюсь, что я совершенно понимаю, что же я хотел сказать. И понимаю, что найдутся читатели, которые не поймут ни меня, ни моего понимания. Для таковых объясняю приблизительно:
Возможно, это была попытка отделить небесные веленья от подземного шевеленья…
Андрей Чивиков
Источник заметки: https://dromos.livejournal.com/5195.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий