АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ ТИНЯКОВ (ОДИНОКИЙ)
(1886-1934)
Родился в с. Богородицком Мценского уезда Орловсой губернии в крестьянской семье.
В 1903 г. окончил гимназию в Орле и уехал в Москву. Печатал свои стихи в различных изданиях. Тиняков подписывал свои стихи псевдонимом Одинокий, заимствованным из романа А. Стриндберга "Одинокий" (1903), по которому поэт в значительной мере строил свою жизнь. Кроме этого Тиняков подписывался еще многими псевдонимами: Куликовский, Чудаков, Чернохлебов и др.
Своими рецензиями стихи Тинякова удостоили В. Брюсов, К. Бальмонт, И. Бунин. Брюсова Тиняков до конца своей жизни считал своим учителем и буквально боготоворил его.
Через некоторое время Тиняков перебрался в Петербург. Там он стал вхож в салон Мережковских (где с интересом выслушивали его своеобразные толкования Талмуда и цитирования на память целых страниц из Канта), дружил с Б. Садовским, был знаком с В. Ходасевичем, А. Блоком, А. Ремизовым и многими писателями и поэтами, посещал "Бродячую собаку".
Постоянные метания Тинякова от политики к философии, от богоискательства к богохульничанию, показной цинизм и прославление в своем творчестве аморализма, периоды беспробудного пьянства, когда поэт опускался на самое дно, создали ему скандальную славу и окружили ореолом "проклятого поэта" на русский манер. В 1916 г. обнаружилось, что Одинокий, работая в либеральных газетах, одновременно тайно сотрудничал с черносотенной газетой "Земщина" и являлся членом Союза Михаила Архангела. Следствием этого стало то, что практически весь литературный мир Петербурга от него отвернулся.
После революции Тиняков некоторое время снова жил в Орле (1918-1919 гг.), работая в местных газетах, по слухам - даже был сотрудником ВЧК. Затем вернулся в Петроград, где до середины 20-х гг. продолжал печататься. В 1926 г. стал профессиональным нищим.
Некоторые исследователи склонны считать, что Тиняков, будучи сотрудником ВЧК, явился виновником ареста Н. Гумилева. Еще до ареста последнего, Одинокий написал стихотворение на смерть Гумилева.
Автор поэтических сборников - "Navis nigra" (Черный корабль) (М., "Гриф", 1912), "Треугольник. Вторая книга стихов 1912-1921 гг." (Пг., 1922), "Ego sum qui sum" (Аз, есмь сущий): Третья книга стихов, 1921-1922 гг. (Л., 1924, на обл. - 1925), книг статей "Пролетарская революция и буржуазная культура" (Казань, 1920), "Русская литература и революция" (Орел, 1923).
Умер в 1934 г.
КОНСТАНТИН ОЛИМПОВ
Родился в 1889 году в Петербурге. Сын известного поэта К.М. Фофанова. Крестным отцом ребенка стал художник И. Репин. Детство провел в Гатчине. По воспоминаниям современников, будущий поэт рос в атмосфере вечного безденежья, пьянства и ссор. Отец, узнав о том, что его сын пишет стихи, запретил ему это делать, считая его поэзию "профанацией искусства", хотя сам Олимпов в автобиографии писал, что "отношение отца … к моему творчеству было положительным".
В 1907 г. окончил петербургское реальное училище принца П.Г. Ольденбургского. В 1908-1910 гг. - вольнослушатель Петербургского археологического института.
В 1910 г. вместе с отцом переселился в Сергиеву пустынь.
В октябре 1911 г. Игорь Северянин и Олимпов создали кружок и издательство "Эго". Олимпов придумал логотип издательства - латинское слово Ego внутри треугольника (сам поэт носил такой же значок). Олимпову же принадлежит и авторство термина "поэза" (на траурном венке своему отцу он сделал надпись "Великому психологу лирической поэзы").
В марте 1912 г. издательство "Эго" выпустило в виде листовки первый сборник стихов Олимпова "Аэропланные поэзы. Нервник 1. Кровь первая".
Олимпов наиболее последовательно среди всех эгофутуристов придерживался теоретических положений "вселенского эгофутуризма", используя неологизмы и иностранные слова и имитируя салонную манеру Северянина.
В сентябре 1912 г. начались разногласия между Олимповым и Северянином, приведшие к выходу последнего из "Академии эгопоэзии" и ее фактическому распаду. Олимпов не стал входить в созданную И. Игнатьевым "Интуитивную ассоциацию эгофутуризма", хотя и печатался в игнатьевском издательстве "Петербургский глашатай".
Именно этим издательством выпущена книга стихов Олимпова "Жонглеры-нервы" (1913). После 1913 г. поэт выпустил серию листовок со стихотворениями и декларациями - "Глагол Родителя Мироздания. Негодяям и мерзавцам.", "Проэмий Родителя Мироздания. Идиотам и кретинам" (обе - П., 1916), "Исход Родителя Мироздания", "Паррезия Родителя Мироздания" (обе - П., 1917). Доводя до крайности эгофутуристический культ личности, Олимпов отождествлял себя с творцом Вселенной, противопоставляя христианству новую религию - "олимпианство", ведущее человечество к науке. Гипертрофированное самосознание у Олимпова соседствовало с обращением к читателям с просьбой о денежной помощи. Перу Олимпова принадлежат также и листовки "Отдых 1", "Эпоха Олимпова", а также книга "Академия эгопоэзии Вселенского футуризма" (Рига, 1914).
Поэт восторженно встретил октябрьские события 1917 г. и пошел добровольцем в Красную Армию. Позже был коробейником, работал на бойне, в середине 1920-х гг. - управдомом, в 1930 г. - чернорабочим на заводе.
В конце 1920-х гг. Олимпов объявил о воссоздании "Академии эгопоэзии", куда кроме него вошли также молодые поэты Б. и В. Смиренские и Н. Позняков. В 1922 г. в Петрограде в виде листовок опубликовано его произведение "Анафема Родителя Мироздания" и книга "Третье Рождество великого мирового поэта Титанизма Великой Социальной Революции Константина Олимпова, Родителя Мироздания".
19 сентября 1930 г. Олимпова арестовали по делу об "антисоветской группировке среди части богемствующих писателей г. Ленинграда", и 2 января 1931 г. он был осужден на три года. В феврале 1931 г. осужден повторно по делу "антисоветской нелегальной группы литераторов "Север" на 10 лет. 17 августа 1938 г. освобожден. Скончался в Омске 17 января 1940 г. В 1989 г. реабилитирован.
ТИХОН ВАСИЛЬЕВИЧ ЧУРИЛИН
Родился 30 мая 1885 г. в Лебедяни Тамбовской губ. в семье купца. Настоящим отцом Чурилина был провизор Александр Тицнер. Когда Тихону было четыре года, мать научила его читать. В девять лет поступил в Лебедянскую мужскую прагимназию, но из-за болезни ее не закончил. В 1904 г., поссорившись с отчимом, уехал в Саратов. В 1905 г. перебрался в Москву. В 1907 г. поступил вольнослушателем на экономическое отделение Московского коммерческого института, но проучился лишь год.
Еще в Саратове стал "анархистом-коммунистом". Чурилин впоследствии утверждал, что в Москве работал в подполье, из-за чего в 1908 г. был вынужден бежать за границу. Вернулся он в Россию в 1909 г., был допрошен охранкой и помещен в психиатрическую лечебницу с диагнозом "мания преследования". В лечебнице пробыл с 1910 по 1912 г., объявив голодовку. Затем был выписан из больницы и дело в его отношении было прекращено.
Первая публикация стихов Чурилина состоялась в приложении к журналу "Нива" в 1908 г. После выхода из больницы в 1912-1913 сблизился с кругом М. Ларионова и Н. Гончаровой, В. Хлебниковым.
В 1915 г. вышла книга стихов "Весна после смерти" (М., "Альциона"), оформленная Н. Гончаровой. В 1918 г. в издательстве "Лирень" вышли "Вторая книга стихов" и повесть "Конец Кикапу". Чурилин принимал также участие в различных футуристических альманахах и сборниках - "Московские мастера" (1916), "Весенний салон поэтов" (1918). Несмотря на то, что Чурилин называл своими учителями Хлебникова и Маяковского, сам он ни в какие футуристические объединения и группировки не входил.
Осенью 1917 г. после окончания договора с Московским камерным театром, где поэт работал, Чурилин уехал в Крым. В марте 1918 г. он поехал на гастроли в Харьков. В Харькове Хлебников принял Чурилина в "Общество Председателей Земного Шара".
Летом 1920 года Т.Чурилин, его жена Б. Корвин-Каменская и Л. Аренс организовали в Крыму содружество молодых будетлян "Молодые окраинные мозгопашцы". По собственному признанию Чурилина, с 1920 г. в течение 12 лет он не писал стихов.
В 1922 г. он вернулся в Москву и активно включился в окололитературную жизнь. Но его борьба за "новое искусство" власть интересовала мало. Разочарования и нищета привели к тому, что в 1927 г. Чурилин вновь на четыре года попадает в психиатрическую больницу.
Новый виток поэтического творчества Чурилина начинается после выписки из клиники. В 1932 г. был готов сборник стихов "Жар-Жизнь", но до печати он не дошел из-за запрета Главлита.
В 1940 г. была напечатана последняя, далекая от футуризма, книга поэта - "Стихи Тихона Чурилина". Однако в продажу она не поступила и основной ее тираж был уничтожен. Творчество Тихона Чурилина окончательно заклеймили как "отравленное тлетворным дыханием декадентства".
Последние годы жизни провёл в нужде. После смерти жены в октябре 1945 г. поэт долго не хотел верить в ее смерть и никого не подпускал к ее телу в течение 17 дней. Осознав реальность ее кончины, Чурилин перерезал себе вены и был вновь помещен в психиатрическую больницу им. Ганнушкина, где скончался от истощения 28 февраля 1946 г.
АЛЕКСЕЙ ЕЛИСЕЕВИЧ КРУЧЁНЫХ
Родился 9 февраля 1886 г. в деревне Олевке Херсонской губернии в семье крестьянина. В 1992 г. семья Крученых переехала в Херсон. Там будущий поэт закончил начальное училище и в 1902 г. поступил в Одесское художественное училище, которое закончил в 1906 г. с дипломом учителя графики и рисования.
В 1905 г. Крученых участвовал в деятельности марксистских кружков и был арестован за хранение нелегальной литературы. К этому же времени относится и его знакомство с Д. Бурлюком.
Осенью 1907 г. Крученых переезжает в Москву. Крученых участвует в художественных выставках «Импрессионисты» (СПб.) и «Венок» (Херсон), выступает как художник в печати, публикует ряд работ по вопросам живописи, а также жудожественную прозу.
В 1912 г. знакомится с В. Маяковским и Велимиром Хлебниковым, становится членом группы «Гилея» и активно включается в борьбу за «новое искусство». Подпись Крученых стоит под манифестом кубофутуристов «Пощечина общественному вкусу» (1912). Тогда же увидели свет первые книги стихов Крученых «Первая любовь» и «Игра в аду». (Всего же Крученых издал за свой счет сто двадцать четыре книги. И каждая из них была по своему оформлению своеобразным произведением искусства начиная с бумаги и шрифта, и заканчивая обложкой и иллюстрациями.) Помимо автора, в оформлении книг принимали участие и друзья поэта — художники М. Ларионов, К. Малевич, Н. Гончарова, О. Розанова, В. Татлин и др.
Крученых является основателем «заумного» языка, написав по просьбе Д. Бурлюка из «неведомых слов» знаменитое стихотворение «дыр бул щыл», ставшее визитной карточкой поэта. Впервые характеристика и теоретическое обоснование заумного языка было дано в «Декларации слова, как такового», выпущенной Крученых, по совету Н. Кульбина, в Санкт-Петербурге в виде листовки в 1913 г. Согласно теории зауми — слово самоценно независимо от своего смысла и даже может вообще не иметь смысла. Понятие смысла с лексического уровня перемещается на уровень фонетики, морфологии и даже графики. Дань экспериментам с заумным языком отдали многие современники Крученых, но если, к примеру, для Хлебникова заумь стала одним из многих его языков, то для Крученых — практически самоцелью.
В декабре 1913 г. в петербургском театре «Луна-парк» обществом художников «Союз молодежи» была поставлена футуристическая пьеса-опера Крученых «Победа над солнцем» (на музыку М. Матюшина).
Через год вышла в свет литературно-критическая работа Крученых «Стихи Маяковского».
В конце 1914 г., чтобы избежать мобилизации, Крученых уехал на Кавказ, где некоторое время работал учителем рисования в женской гимназии в Баталпашинске (ныне Черкесск). В 1916 г. он все же был призван на военную службу и служил чертежником на строительстве военной Эрзерумской железной дороги в Сарыкамыше.
В послереволюционной России Крученых, казалось, без труда нашел себе место. До 1919 г. он жил в Тифлисе, где участвовал в работе «Синдиката футуристов»(с ноября 1917 г.). В феврале 1918 г. вместе с И. Зданевичем Крученых организовывает новую группу «41°». Осенью 1919 г. он переезжает в Баку, выступает с лекциями в бакинском университете и в «Студии поэтов», работает в бакинском отделении РОСТа.
С 1916 по 1921 г. Крученых выпустил около восьмидесяти книг.
Осенью 1921 г. поэт возвращается в Москву, становится членом «ЛЕФа» и вместе с Маяковским работает в журналах «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ». В них он печатает свои стихи, лубочно-сатирический роман «Разбойник Ванька-Каин и Сонька-Маникюрщица», антимилитаристский памфлет «1914 – 1924». Поэт продолжает свои литературоведческие изыскания — в 1922 г. в Москве выходит его книга «Сдвигология русского языка».
Но, с годами, Крученых стал все яснее осознавать, что реальная советская Россия мало похожа на, так желанную футуристами, Утопию, где царит безграничная свобода творчества. С 1934 г. произведения Крученых перестали публиковать. Один за другим поэта покидали близкие ему друзья и единомышленники: эмигрировали братья Бурлюки, умер Хлебников, застрелился Маяковский... Крученых не приняли в Союз писатлей (в 1942 г. — на редкость вовремя — его все же приняли в СП, членский билет которого позволил поэту посещать писательскую столовую и, тем самым, избежать голодной смерти). Крученых повезло — возможно, его сочли безобидным юродивым от поэзии и не арестовали и не расстреляли. Его просто перестали замечать.
Крученых спасла страсть к книгам. Он занялся поисками рукописей Маяковского и Хлебникова. Итогом поисков стали стеклографические сборники «Новый Маяковский», «Турнир поэтов» и серия «Неизданный Хлебников» (всего вышло 24 выпуска), напечатанные мизерными тиражами.
За сорок лет Крученых собал ценнейшую коллекцию автографов и уникальную библиотеку со множеством раритетов.
Во время Великой Отечественной войны поэт работал в «Окнах ТАСС».
После окончания войны Крученых еле сводил концы с концами, продавая за гроши книголюбам бесценные рукописи.
31 мая 1966 г. в Центральном Доме литераторов состоялся первый и последний прижизненный юбилейный вечер А. Крученых. 17 июня 1968 г. Алексей Елисеевич умер. Он стал единственным из плеяды футуристов, кто умер собственной смертью на родной земле.
Следует отметить, что, не смотря на то, что творчество Крученых до конца 80-х г.г. прошлго века было практически неизвестно широкому кругу читателей, влияние его ощутили на себе многие советские поэты.
СЕЛЬВИНСКИЙ ИЛЬЯ ЛЬВОВИЧ
Сельвинский Илья (Карл) Львович (1899 - 1968), поэт. Родился 12 октября (24 н.с.) в Симферополе в семье скорняка, инвалида турецкой войны 1874. Детские годы прошли в Крыму, где окончил Евпаторийскую гимназию, затем учился на медицинском факультете Таврического университета (не окончил). В гимназические и студенческие годы перепробовал много профессий: был юнгой на шхуне, портовым грузчиком, натурщиком, репортером уголовной хроники, актером бродячего театра, сельскохозяйственным рабочим и др. В 1918, став бойцом Красной гвардии, защищал Перекоп. Сельвинский продолжил образование в Москве, окончив юридический факультет университета, затем факультет общественных наук (1923).
С 1922 по 1926, затем в 1932 был инструктором Центросоюза по экспорту пушнины. Наряду со всей этой деятельностью Сельвинский ищет свое место в поэзии, создавая экспериментальные стихи. В 1920-х становится одним из вождей конструктивизма (поэмы "Улялаевщина", 1924, и "Записки поэта", 1927). Пишет роман в стихах "Пушторг" (1928) и пробует себя в драматургии: трагедия "Командарм 2", 1928 (поставлена В.Мейерхольдом в 1929), пьеса "Пао-Пао", 1931; "Умка - Белый Медведь", 1933.
В 1933 - 34 Сельвинский в качестве специального корреспондента "Правды" участвовал в арктической экспедиции проф. О.Ю.Шмидта на ледоколе "Челюскин", впоследствии написав поэму "Челюскиниана".
В 1930-е путешествует по Европе и Азии. В этот период разрабатывает жанр исторической трагедии в стихах: "Рыцарь Иоанн" (1937), "Бабек" (1941).
В годы Отечественной войны Сельвинский находился на Крымском, Кавказском и Прибалтийском фронтах. Именно в эти годы начинает работать над драматической трилогией "Россия", которую заканчивает в 1957.
Результатом многолетних раздумий и стиховедческих изысканий явилась книга "Студия стиха" (1962).
Последним произведением Сельвинского был автобиографический роман "О, юность моя!", опубликованный в журнале "Октябрь" в 1966. Умер поэт 22 марта 1968 в Москве.
НИНА ХАБИАС
Нина Комарова-Оболенская (р. 1892 (по др. сведениям – 1895) – ум. 1943).
Литературный псевдоним: Хабиас.
Футуристка, близкая к кругу Бурлюков и Крученых.
За откровенность стихов, от которых, как говорят, краснели извозчики, была прозвана «Графиней Похабиас».Говорят, революционная матросня горела желание расстрелять поэтессу за скабрезности и заявились с этой целью на один из литвечеров. Организаторы вечера выкрутились.
На обложке вышедшего в 1922 году сборника был нарисован фаллос.
ДАЛЕЕ – ПО МАТЕРИАЛАМ КОНСТАНТИНА КУЗЬМИНСКОГО, А.ГАЛУШКИНА И В.НЕХОТИНА:
Родилась 6 июля 1892 года в семье полковника комарова (полу-армянина по матери), родного брата ольги форш и троюродного брата о. п.флоренского.
Выпускница смольного института благородных девиц (1911).
В 1919 году в сибири встретилась с бурлюком (в иркутске или омске).
В 1921 году поэтесса “нибу” появилась в москве с псевдонимом “хабиас”, в поэтических кругах носила прозвище “ноки” (даденное б.садовским?).
Выступала в кафе “домино”, дважды печаталась в сборниках “сопо” (1922, 1924), текстами “покошерней”.
В марте 1922 вышли “стихетты”, и ответные “серафические подвески”, издания не прошедшие цензуры (за что вместе с грузиновым попала в бутырки, на пару месяцев)
в дальнейшем существовала переводами.
В 1937 была арестована вторично и отправлена в сиблаг.
После лагеря (освобождена в 1942) умерла в туркмении в городе мары (мерв) в конце 1943(?)
(А. Галушкин, В. Нехотин, предисловие, в: “Нина Оболенская (Хабиас), собрание стихотворений”*, М., “Совпадение”, 1997, стр. 5-42)
“Иван Грузинов писал: «Стихи Н.Хабиас мгновенно отличишь: из тысячи поэтов...”
“Но более точным применительно к лирической героине Хабиас/Оболенской нам кажется резюме, сделанное в другое время и совсем по другому поводу, но вне зависимости от намерений его создателей описывающее некую базовую парадигму русской женской поэзии вообще: «Основное у нее – это любовно-эротические мотивы, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обреченности... Мрачные тона предсмертной безнадежности, мистические переживания пополам с эротикой... Не то монахиня, не то блудница, а вернее блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой» (153*).
«…На одном из поэтических вечеров «матросы пошли «убивать» Н.Хабиас за матерные стихи» и тогда на сцену «для успокоения» выпустили поэтессу Н.Л.Манухину»
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ПСЕВДОНИМА ХАБИАС
В автографах его носительницы это имя уже по новой орфографии (без ера на конце) часто писалось как “Хабiас”, а произносилось, судя по стихотворным строкам, с ударением на последнем слоге (“И имя горькое сожженной Хабиас”). (62).
Мы не беремся толковать смысл псевдонима “Хабиас” (смысла в нем вполне могло и вовсе не предполагаться), но его происхождение кажется возможным возвести к популярной в начале века детской сказке-“страшилке” “Хобiасы” (при ударении на предпоследнем слоге орфографические различия на слух не воспринимаются), то ли вправду переведенной с английского, как значится в ее многочисленных переизданиях, то ли придуманной обрусевшим англичанином, рисовальщиком Валерием Васильевичем (Вильямом Вильямовичем) Карриком (1869-1943). “Хобiасы” – странного вида (может быть и вообще лишенные облика) существа, приходившие из лесу по ночам пугать детей, пожирать стариков* и т.д. – до той поры, пока их самих не съела охотничья собака (63).”
“63 См., напр.: Хобiасы (Английская сказка). 3-е изд. М., 1916 (Каррик В. Сказки-картинки. № 22). Ничего похожего на слово «хобиасы» мы не обнаружили даже в наиболее полных и авторитетных словарях английского языка (в которых есть, например, «хоббиты»). О «злом Хабиасе» см. в приведенном нами стих. Б.Садовского «Арзамасский жареный, с яблоками, гусь – Борису Садовскому». Безусловно именно сказка В.Каррика повлияла и на содержание, и на заглавие рассказа Ю.П.Казакова «Кабиасы» (1961).”
ПОРНОГРАФИЯ В ТВОРЧЕСТЕ ХАБИАС И В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
“Печатные отзывы о «Стихеттах» в основном таковы, что создается впечатление, будто их авторы не видели не только апокрифической картинки, но и самой книги.
Михаил Осоргин, во всяком случае, в этом прямо сознался. В опубликованной весной 1923 г., уже после его высылки из СССР, рецензии на «Эротические сонеты» А.М.Эфроса он отмечал:
«Классическая эротика русской литературе чужда; гораздо более ей свойственна порнография, пышно расцветшая под покровом политической реакции и моральной катастрофы последних лет. Футуристы начали, имажинисты продолжили и «ничевоки», эти наглядные спецы грубейшей порнографии, завершили своеобразное литературное течение. В 1920-21 г. г. с подмостков дряненького московского кафе «Стойло Пегаса» публика, лучшего и не заслуживающая, ошарашивалась такой ритмической площадной руганью, какая была бы решительно недопустима в извощичьей чайной, даже и с продажей крепких напитков. Все рекорды наивного Баркова были побиты «поэтом» Грузиновым, выпустившим книжку стихов «Серафические подвески» – брошюрку воистину высокой мерзости, без малейшего намека на поэзию или хотя бы просто искусное стихосложение. Уверяют, что и его рекорд был побит московской же поэтессой-ничевокшей, имени которой, в ее интересах, лучше не называть. Ничего общего с этой плеядой А.Эфрос, конечно не имеет...» (88)
Хотя «ничевоки» здесь помянуты всуе (89), Осоргин по меньшей мере не скрывает, что знаком с книгой «московской поэтессы» лишь понаслышке.
Евдоксия Никитина, уже в следующем году опубликовавшая обзор новейших течений поэзии, назвала те же имена:
Беспредметники. Хабиас-Комарова. «Стихетты» 22 г. Одновременно с нею вышла книга Грузинова «Серафические подвески» 22 г. Как по внешнему виду, так и по содержанию книги крайне близки. Авторам нельзя отказать в нескромности. Так[,] Хабиас говорит о себе: «Я славнейшая всех поэтессин». «Славнейшая» задачей своих «стихетт» поставила подыскать рифмы к неприличнейшим «заборным словам» и соответствующий им текст» (90).
Между тем никаких рифм к «заборным словам», как может убедиться любой заглянувший в текст «Стихетт», там нет, а единственное «заборное слово» встречается лишь в последней строке второго стихотворения этой книги; Осоргин, говоря о «ритмической площадной ругани», был куда точнее.”
КОНТРРЕВОЛЮЦИОНЕРКА ХАБИАС (ПОДЕЛЬНИЦА И.ГРУЗИНОВА)
“Еще 6 июня 1922 г. коллегия ГПУ постановила передать дело по обвинению Грузинова в безцензурном издании книг в Московский ревтрибунал, где оно, похоже, заглохло.”
(СС, 21)
“... был впервые арестован в 1922 г. ГПУ за издание книги (то ли “Стихетт”, то ли «Серафических подвесок») без цензурного разрешения, за что 6 июня 1922 г обвинен в контрреволюции, дело было передано из ГПУ в ревтрибунал.”
(СС, 63)
“... по отбытии ссылки 16 августа 1929 г. решением ОСО получил «минус 6» и был «прикреплен к Воронежу» (дело ссыльного – в архиве Воронежского УВД), явившись вместо этого в Москву, где был вновь арестован у своего брата, корректора типографии ОГПУ Николая Грузинова.”
(СС, 63)
– уж не братец ли печатал обе книжицы – в чекистской типографии ОГПУ?...
“Арестовывалась органами ГПУ и НКВД в 1921 г. за издание книги «стихи», но была освобождена.”
(СС, 33)
“... Мобилизационный отдел ... Военного министерства колчаковского правительства; сохранились даже ведомости на получение его сотрудниками спирта в канун падения белого Иркутска.”
ДЕЛО НИНЫ ХАБИАС
“Теперь к делу:
«Оболенская Нина Петровна, 1895 года рождения, уроженка г. Москвы. 08.09.37 г. арестована Киевским райотделом УНКВД Московской области, 25.11.1937 г. по постановлению тройки при УНКВД СССР Московской области по ст. 58 п. 10 ч. 1 (антисоветская агитация) УК РСФСР заключена в ИТЛ сроком на 10 лет; реабилитирована прокуратурой г. Москвы 26.05.1989 г. на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16.01.1989 г. «О дополнительных мерах <...> в отношении жертв репрессий <...> 30-40-х и начала 50-х годов».
На момент ареста Оболенская Н.П. проживала в г. Москве, ул. Веснина, д. 7, кв. 5, дворянка, два года обучалась на юридическом факультете, литератор-переводчик, по социальному положению в момент ареста – вольная профессия, кандидат ВКП(б) с 1918 по 1921 г., выбыла механически (так в деле). Арестовывалась органами ГПУ и НКВД в 1921 г. за издание книги «стихи», но была освобождена. С 1919 г. работала в г.Иркутске, в частях Красной Армии культурницей (так в деле)... Оболенская Н.П. имела также фамилии и псевдонимы: Комарова – по отцу, Оболенская – по мужу в годы Гражданской войны, Афанасьева по второму мужу, Иванова, Хабиас.
Кандидатом в ВКП(б) вступила в 1919 году, когда был разгромлен Колчак, стала работать культработницей при частях 5-й Красной Армии, вступала кандидатом под фамилией Хабиас-Оболенская. Муж на момент ареста – Гольдштейн Константин Михайлович, художник, работает по договорам.”
(СС, 33-34)
“Из следственного дела (ЦА ФСБ. № Р-42851) известно, что Грузинов 1 июля 1927 г. был осужден ОСО по ст. 58-15 (антисоветская пропаганда и связи с контрреволюционерами) к 3 годам ссылки в Сибирь, 6 ноября 1927 г. по амнистии этот срок был сокращен на одну четверть (сохранилось его письмо В.Л.Львову-Рогачевскому от 31 марта 1928 г. из г. Киренска: РО РГБ. Ф. 154. К. 2. Ед. хр. 25), а по отбытии ссылки 16 августа 1929 г. решением ОСО получил «минус 6» и был «прикреплен к Воронежу» (дело ссыльного – в архиве Воронежского УВД), явившись вместо этого в Москву, где был вновь арестован у своего брата, корректора типографии ОГПУ Николая Грузинова. В июне 1931 г. Грузинов отправил из Воронежа жалобу П.М.Керженцеву. Из показаний 1927 г. следует, что родился он в ноябре 1886 г. (что не соответствует данным его автобиографий) в дер. Шерабшино [так] Клементьевской волости Можайского уезда, был впервые арестован в 1922 г. ГПУ за издание книги (то ли “Стихетт”, то ли «Серафических подвесок») без цензурного разрешения, за что 6 июня 1922 г обвинен в контрреволюции, дело было передано из ГПУ в ревтрибунал. Вторично подвергался кратковременному аресту в 1924 г. по делу «Ордена русских фашистов».
ВАДИМ ШЕРШЕНЕВИЧ
Вадим Габриэлевич Шершеневич родился в Казани 25 января 1893 года в семье профессора-юриста Казанского (позже Московского) университета Габриэля Феликсовича Шершеневича, крупного ученого-правоведа, члена кадетской партии и автора ее программы, депутата I Государственной думы; мать, Евгения Львовна Львова, была оперной певицей. В девять лет (вместо положенных десяти) поступил в гимназию. После переезда с родителями в 1907 году в Москву он учился в известной частной гимназии Л.И. Поливанова (ранее ее закончили В. Брюсов, Андрей Белый, С.М. Соловьев). Затем он поступил в Мюнхенский университет, на филологический факультет; продолжил учебу в Московском университете — сначала на юридическом, затем на математическом факультете, который и закончил.
Стихи начал писать еще в гимназии и в восемнадцать лет, студентом, напечатал первую книжку — «Весенние проталинки», отмеченную сильным влиянием поэзии Бальмонта. Через два года выпустил вторую — «Carmina» (1913), отразившую увлечение Блоком. О ней с большой похвалой отозвался Н. Гумилев: «Прекрасное впечатление производит книга Вадима Шершеневича. Выработанный стих (редкие шероховатости едва дают себя чувствовать), непритязательный, но выверенный стиль, интересные построения заставляют радоваться его стихам».
В том же 1913 году у Шершеневича происходит поворот от символизма к футуризму. Вместе с Грааль-Арельским, Л. Заком, Рюриком Ивневым и другими он создает группу эгофутуристов «Мезонин поэзии». Принимает активное участие в альманахах, выпускаемых издательством «Петербургский глашатай», и занимается подготовкой альманахов московского издательства «Мезонин поэзии», которое фактически и возглавляет. До конца года он успевает издать еще две книги стихов — «Экстравагантные флаконы» и «Романтическая пудра». Он становится теоретиком и пропагандистом футуризма — переводит книги Ф.-Т. Маринетти, выпускает сборники собственных статей.
Работоспособность и быстрота творческого возмужания Шершеневича поразительны: за четыре-пять лет он проходит путь от символизма к эгофутуризму и — 21-летним — начинает разрабатывать теорию имажинизма.
Убежденность в том, что «искусство должно быть современным, иначе оно не тронет», стремление найти созвучную эпохе форму, новыми средствами передать резко участившийся ритм жизни — все это проявилось в следующей книге стихов Шершеневича — «Автомобилья поступь»(1916), наиболее значительной у него в дореволюционный период.
В 1915 году, оставив на время учебу, он зачисляется вольноопределяющимся в автомобильную часть и попадает, правда ненадолго, на фронт.
После революции читал лекции по стихосложению в Пролеткульте, в отделе ИЗО Наркомпроса готовил к изданию многотомный словарь художников. Вместе с Маяковским писал тексты для плакатов РОСТа. С В. Каменским и Рюриком Ивневым участвовал в создании Всероссийского союза поэтов, а затем, с мая 1919-го, более года был его председателем.
В 1918 году Шершеневич сблизился с С. Есениным и А. Мариенгофом. Был учрежден «Орден имажинистов». Основным теоретиком имажинизма стал Шершеневич. В январе 1919-го был опубликована «Декларация», фактически написанная им, в 1920-м — его книга «2х2=5». Яркий оратор, блестящий полемист, он постоянно выступал на многочисленных вечерах-диспутах с участием группы, пропагандируя имажинизм, отражая критику литературных противников.
Вышли новые поэтические книги Шершеневича — «Крематорий. Поэма имажиниста» (1919) и «Лошадь как лошадь» (1920), которая может считаться основной у него в имажинистский период творчества.
В последующие годы выпустил книгу поэм «Кооперативы веселья» (1921), пьесу «Одна сплошная нелепость» (1922) и книгу о творчестве своих товарищей по ордену Мариенгофа, Ивнева, Кусикова и Есенина «Кому я жму руку» (1921). С 1919 по 1925 участвовал в девяти коллективных сборниках группы.
В 1926 году Шершеневич издал собственный сборник «Итак итог», действительно оказавшийся его последней поэтической книгой. В ней он отошел от имажинистской поэтики. Существование группы заканчивалось. Окончательный итог течению Шершеневич подвел в статье «Существуют ли имажинисты?». Признав, что «имажинизм сейчас мертв», он так объясняет его кончину: «Это произошло в силу объективных причин, лежащих вне поэзии. <…> Сущность поэзии переключена: из искусства он превращен в полемику. <…> От поэзии отнята лиричность. А поэзия без лиризма это то же, что беговая лошадь без ноги. Отсюда и вполне понятный крах имажинизма, который все время настаивал на поэтизации поэзии».
Главной к этому времени у Шершеневича становится работа для театра. Пьесы и скетчи Шершеневича ставили многие театры Москвы. Его перу принадлежат переводы и переделки многих пьес, в том числе Софокла, Шекспира, Мольера, Брехта, новые либретто ряда популярных оперетт и несколько киносценариев. Работал в качестве режиссера-постановщика как в московских, так и в периферийных театрах.
В середине 1930-х годов Шершеневич работал над мемуарами «Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910 – 1925 г.г.»
После выхода книги «Итак итог» Шершеневич продолжал писать стихи, но уже с меньшей интенсивностью, нежели прежде. Из написанного им за последние полтора десятилетия жизни ни одно стихотворение, кроме перевода стихотворения из «Цветов зла», опубликовано не было.
После начала Великой Отечественной войны Шершеневич, больной туберкулезом, вместе с Камерным театром уехал в эвакуацию в Барнаул, где и скончался 18 мая 1942 года.
ТАТЬЯНА ВЕЧОРКА
Татьяна Вечорка, настоящее имя Татьяна Толстая, урожденная Ефимова, 1892-1965, русская поэтесса. В первые годы после революции была видной фигурой в литературной жизни Закавказья. В Тифлисе была одним из сопредседателей местного "Цеха поэтов". Вместе с В. Хлебниковым и А. Крученых сотрудничала в Закавказском телеграфном агентстве. Первые поэтические сборники Татьяны Вечорки (всего их вышло два) отмечены сильным влиянием А. Ахматовой, в дальнейшем ее творчество тяготело к футуризму. С конца 1920-х годов выступала как прозаик, автор беллетризированных биографий.
В поэме "Правоведы" рассказывается о жизни учащихся Училища правоведения - привилегированного высшего юридического закрытого учебного заведения для детей дворян. С 1835 г. и до революции училище находилось в Петербурге, у Пантелеймоновского моста, где ныне установлен памятник небезызвестному Чижику-Пыжику ("чижиками" называли правоведов за желтую опушку их мундиров). В разные годы в училище учились И. Аксаков, Д. Набоков, А. Серов, П. Чайковский, А. Апухтин. Как и всякое закрытое учебное заведение, Училище правоведения славилось "особыми" традициями, его воспитанники даже имели шуточный гимн о том, что секс с товарищами гораздо приятнее, чем с женщинами.
По материалам книг К.Ротикова, И.Кона, Л.Клейна
ДАНИИЛ ХАРМС
Уже приходилось писать о том, что прибавляющееся год от года в последнее десятилетие количество написанного о Хармсе умножает число вопросов и о разнообразных источниках и свойствах его творчества, и о многих эпизодах его биографии. Причем биографии Хармса недостает не столько фактов, сколько их мотивировок, а без этого она, если не превращается в плод фантазии биографа, остается лишь конспектом или хронографом. Не имея пока достаточных данных для выхода за эти пределы, укажем, по крайней мере, на те обстоятельства, которые нуждаются еще в разъяснении.
Биография отца Хармса, Ивана Павловича Ювачева (1860-1940), хорошо известна историкам так называемого освободительного движения в России 1. Он был сыном полотера Зимнего дворца, получил штурманское образование в техническом училище морского ведомства в Кронштадте, несколько лет прослужил на Черном море. Неизвестно, кто [c.5] или что повлияло на его политические взгляды, но в начале 1880-х гг. он оказался единомышленником народовольцев и по знаменитому процессу "14-ти" был приговорен 28 сентября 1884 г. к смертной казни через повешение. Вскоре приговор был заменен 15-летней каторгой. Из этого срока первые 4 года И. П. Ювачев должен был провести в одиночном заключении в Петропавловской, а затем Шлиссельбургской крепости. Здесь он из воинствующего атеиста превратился в столь же ревностного поборника христианства с сильной долей мистицизма. На сахалинской каторге И. П. Ювачев 2 года проработал в ножных кандалах, а затем, видимо за благонравие и используя его штурманское образование, начальство определило его заведовать метеостанцией. Не отбыв всего срока, И. П. Ювачев в 1895 г. был освобожден, жил во Владивостоке, совершил кругосветное плавание. Совершенно не прояснены обстоятельства, вследствие которых в 1899 г. он вернулся в Петербург. Известно лишь, что служить он определился в инспекцию Управления сберегательными кассами на должность, связанную с постоянными инспекционными поездками по России. В течение нескольких лет он выпускает одну за другой биографические книги "Восемь лет на Сахалине" (СПб., 1901) и "Шлиссельбургская крепость"(М., 1907), но еще больше проповеднических брошюр под псевдонимом И. П. Миролюбов, в которых толкует Священное Писание и пропагандирует благонравие, богобоязнь и почитание церковных уставов. Между тем его занятия метеорологией (и астрономией) были высоко оценены, и в 1903 г. он стал членом-корреспондентом Главной физической обсерватории Академии наук (в связи с этим стоит вспомнить часто появляющегося в текстах Хармса астронома).
В апреле 1903 г. И. П. Ювачев женился на Надежде Ивановне Колюбакииой (1876-1928), в то время заведовавшей прачечной в убежище принцессы Ольденбургской, а с годами ставшей начальницей всего заведения - места, где женщины, освободившиеся из тюрьмы, получали на первое время приют и работу. Как произошло их знакомство, неизвестно. В январе следующего года Надежда Ивановна родила сына, названного Павлом, но уже в феврале он умер 2.
17 (30) декабря 1905 г. родился второй сын. В этот день Иван Павлович сделал в записной книжке следующую запись: "Пришел батюшка и стали решать вопрос, как назвать сына. Сообща решили назвать Даниилом. Во 1) сегодня [c.6] память Даниила, 2) 12 дней тому назад в 6-м часу видел во сне его, 3) по имени его "Суд божий" можно назвать и свои личные страдания 14 дней и "революцию России" 4) самый дорогой пророк для меня, из которого я строю свою философию..." 3. 3-й пункт этой записи "темен", что же касается до библейского пророка Даниила, то он станет "самым дорогим" и для Хармса. 5 (18) января 1906 г. мальчик был крещен в церкви собора Пресвятой Богородицы при убежище принцессы Ольденбургской (ныне - Константиноград-ская ул., на территории Котлотурбинного института). Крестными были, видимо, брат Ивана Павловича - Петр Павлович и "дочь губернского секретаря девица Наталия Иванова Колюбакина"4. Последняя - старшая сестра Надежды Ивановны (1868-1942), преподаватель словесности и директор Царскосельской Мариинской женской гимназии. Там же, в Царском Селе, жила и младшая сестра - Мария Ивановна Колюбакина (1882? - 1943?), кажется, как и старшая, не имевшая семьи. Эти три женщины и воспитывали Даниила - отец по долгу службы был постоянно в разъездах я руководил воспитанием по переписке с женой, причем тон его писем и указаний был тем суровее, чем мягче и трепетнее относилась к сыну мать 5. Отсутствие отца между тем компенсировалось его обычаем писать письма с завидной частотой и регулярностью, и таким образом его голос постоянно был слышен, что создавало, как можно полагать, достаточно фантастический эффект зримого отсутствия при постоянном ощущении участия отца в реальной жизни. Отец стал для Хармса неким высшим существом, уважение к которому, как свидетельствуют легенды, воплощалось, например, в том, что сын, до конца жизни отца, вставал в его присутствии и разговаривал с отцом только стоя. Можно предполагать, что "седой старик" в очках и с книгой, являющийся в нескольких текстах Хармса, навеян обликом отца. Поразительно, что мать не только никак (за исключением, может быть, одного стихотворения) не воплотилась в текстах Хармса, но даже ее кончина не зафиксирована в его записных книжках.
В 1915 г. Даниил поступает в первый класс реального училища, входившего в состав Главного немецкого училища святого Петра в Петрограде (Петершуле). Причины выбора родителями именно этой школы неизвестны. Во всяком случае, здесь он получил хорошее знание немецкого и английского языков. Здесь уже проявилась и его склонность к разнообразным мистификациям (в этом возрасте они [c.7] воспринимались как забавные детские игры); играл на валторне во время уроков (неизвестно, откуда он ее взял), уговаривал учителя не ставить ему двойку - "не обижать сироту" - и т. п.
В голодные годы Гражданской войны Даниил вместе с матерью уехал к ее родным в Поволжье. По возвращении в Петроград мать поступила на работу кастеляншей в Барачную больницу им. С. П. Боткина, и здесь, на Миргородской, д. 3/4, семья жила до переезда в 1925 г. на Надеждинскую. В этой больнице заработал свой первый трудовой стаж и Хармс - с 13 августа 1920 по 15 августа 1921 г. он служил здесь "в должности подручного монтера" 6. Вообще же эти годы - 1917-1922 - в биографии Хармса, кажется, самые недокументированные. Ясно лишь, что в Петрограде его пребывание было сочтено (родителями?) неудобным и с сентября 1922 г. он был отправлен учиться к крестной - Н. И. Колюбакиной, которая по-прежнему директорствовала, только теперь ее гимназия называлась 2-й Детскосельской советской единой трудовой школой. Здесь он в два года довершил свое среднее образование и уже летом 1924 г. поступил в Электротехникум (отец, с 1922 г. служивший по финансовой части в "Волховстрое", содействовал тому, чтобы за сына походатайствовал Рабочий комитет, что было в эти годы очень существенной поддержкой). Но обучение в Электротехникуме было Хармсу в тягость, и он с 13 февраля 1926 г. был оттуда отчислен. Как видно, он предназначал себе иное поприще.
Склонность к фантазиям, мистификациям, сочинительству, как говорилось, отмечены еще в его раннем детстве. В 14-летнем возрасте он составил тетрадь из 7 рисунков (пером, тушью), содержание которых до сих пор еще остается непроясненным. Но в них очевидны уже те мотивы, которые будут присутствовать в его словесном творчестве: астроном, чудо, колесо; заметна склонность к шифровке, вуалированию прямых значений предметов и явлений 7.
Первый известный литературный текст Хармса написан в 1922 г. и имеет подпись ДСН, и из этого очевидно, что в то время Даниил Ювачев уже избрал себе не только судьбу писателя, но и псевдоним: Даниил Хармс. В дальнейшем он станет его на разные лады варьировать и вводить новые (см. подписи под текстами настоящего собрания), доведя их общее число почти до 20. О значении литературного имени - Хармс - существует несколько версий. По мнению А. Алек- [c.8] сандрова, в основе французское charm - обаяние, чары. Но отец, судя по сохранившимся сведениям, знал о провоцирующем негативном значении этого имени: "Вчера папа сказал мне, что пока я буду Хармс, меня будут преследовать нужды" (запись в записной книжке от 23 декабря 1936 г.). Действительно, по воспоминаниям художницы А. Порет, Хармс объяснял ей, что по-английски это означает несчастье. Однако Хармсу было свойственно вуалировать (или размывать) прямые значения слов, действий, поступков, поэтому искать расшифровки его псевдонима можно и в других языках.
Прежде всего это санскритское Dharma - "религиозный долг" и его исполнение, "праведность", "благочестие". Хармс мог знать от отца, что псевдоним Миролюбов, под которым выходили его проповеднические книги и статьи, тот изображал двумя написанными по-древнееврейски словами "мир" и "любовь"; по аналогии с этим (да и из собственных занятий ивритом) Хармс мог ассоциировать свой псевдоним со словом hrm (herem), что означает отлучение (от синагоги), запрещение, уничтожение. Ввиду таких значений может, кажется, получить объяснение и приведенное выше предупреждение отца сыну. Наконец, нужно учесть еще, что Хармс, как видно, с юного возраста увлекся мифологией, историей и литературой Древнего Египта, следы этого интереса потом во множестве и своеобразно проявятся в его произведениях, а самые ранние свидетельства заметны уже в названных рисунках 1919 г. и в особенности в его рисунке 1924 г., изображающем некое лицо, с подписью: "Тот". Это один из главных египетских богов, бог мудрости и письма, которого греки отождествляли впоследствии с Гермесом Трисмегистом, носителем сокровенного знания всех поколений магов. Трансформации, которые придавал с самого начала творчества своему псевдониму Хармс, напоминают магические манипуляции, которые, по канонам магии, необходимы, чтобы подлинное значение имени оставалось в тайне от непосвященных и было защищено от неблагоприятных воздействий.
Вскоре к литературному имени Даниил Хармс добавилась не менее загадочная часть: чинарь взиральник или просто - чинарь.
В начале 1925 г. Хармс познакомился (неизвестно, при каких именно обстоятельствах) с поэтом А. В. Туфановым (1877-1941), который в это время основал "Орден заумни-ков DSO". Идеи Туфанова об особом "восприятии пространства и времени" и вследствие этого - особом языке, [c.9] которым должна говорить современная литература, были с самого начала близки Хармсу и оказали на него сильное влияние 8. В течение этого года у Хармса образовались две тетради стихотворений, которые он 9 октября 1925 г. представил вместе с заявлением о приеме в Ленинградское отделение Всероссийского союза поэтов, и 26 марта 1926 г. был в него принят. Среди этих стихотворений и встретится подпись: чинарь.
Это слово придумано А. И. Введенским (1907-1941), который в 1922 г. основал дружеский союз "чинарей" вместе со своими бывшими соучениками по гимназии Л.Лентовской (Петроградской 10-й трудовой школе) Я. С. Друскиным (1902-1980) и Л.С.Липавским (1904-1941). И им, получившим прекрасное образование, склонным к мистическому философствованию и литературному творчеству, было свойственно избегать прямых и односмысленных формулировок и наименований. Никогда никто из них не дал расшифровки значения слова "чинарь", и поэтому можно лишь гадать: значит ли это слово духовный ранг, восходит ли к славянскому корню "творить" и т.п. Важнее всего то, что Хармс, познакомившись с этими людьми в середине 1925 г., обрел друзей, которые до конца жизни остались его ближайшими интеллектуальными и творческими единомышленниками, - Л.Липавский (под псевдонимом Л.Савельев) и А. Введенский будут вместе с Хармсом работать в детских журналах, Я. Друскин останется последним собеседником Хармса и сохранит от уничтожения его архив 9.
Хармс, как видно, стал быстро тяготиться ученичеством у Туфанова: ему хотелось деятельности более широкой и в творческом, и в общественном плане - так можно интерпретировать его уход от Туфанова, организацию Фланга левых, названного затем - Левый Фланг, и, наконец, основание "Академии левых классиков". Всякий раз это была такая организация, в которой непременно участвовало какое-то количество людей разных творческих интересов: художники, музыканты, драматические артисты, танцоры и, разумеется, писатели.
В 1926 г. образуется театр "Радикс". Для постановки избирается пьеса "Моя мама вся в часах", составленная из произведений Хармса и Введенского. Это должно было быть синтетическое представление с элементами драмы, цирка, танца, живописи. Помещение решено было просить в Институте художественной культуры (ИНХУК), у его заведующе - [c.10] го художника К. Малевича. Так в октябре 1926 г. произошло знакомство Хармса с К. Малевичем, а в декабре того же года художник согласился вступить в очередной союз левых сил, задуманный Хармсом. Свидетельством приязненных чувств Малевича осталась его дарственная надпись Хармеу на своей книге "Бог не скинут" (Витебск, 1922): "Идите и останавливайте прогресс" 10.
Впервые в скандальном контексте имя Хармcа попало на страницы печати после его выступления 28 марта 1927 г. на собрании литературного кружка Высших курсов искусствоведения при Государственном институте истории искусств. 3 апреля появился отклик на это выступление: &"...третьего дня собрание литературного кружка... носило буйный характер. Пришли "чинари" - читали стихи. Все шло хорошо. И только изредка собравшиеся студенты смеялись или вполголоса острили. Кое-кто даже хлопая в ладоши. Покажи дураку палец - он и засмеется. "Чинари" решили, что успех обеспечен. "Чинарь" Хармс, прочитав несколько своих стихов, решил осведомиться, какое действие они производят на аудиторию.
- Читать ли еще? - осведомился он.
- Нет, не стоит, - раздался голос. Это сказал молодой начинающий писатель Берлин - председатель Лен. Леф'а.
"Чинари" обиделись и потребовали удаления Берлина с собрания. Собрание единодушно запротестовало.
Тогда, взобравшись на стул, "чинарь" Хармс, член Союза поэтов, "великолепным" жестом подняв вверх руку, вооруженную палкой, заявил:
- Я в конюшнях и публичных домах не читаю!
Студенты категорически запротестовали против подобных хулиганских выпадов лиц, являющихся в качестве официальных представителей литературной организации на студенческие собрания. Они требуют от Союза поэтов исключения Хармса, считая, что в легальной советской организации не место тем, кто на многолюдном собрании осмеливается сравнить советский ВУЗ с публичным домом и конюшнями" 11.
Хармс не отступил и в написанном им вместе с Введенским заявлении в Союз поэтов пояснил, что свое выступление считает соответствующим оказанному им приему, а данную им публике характеристику - меткой 12.
Вообще, судя по известным выступлениям Хармса и по многочисленным проектам, ему доставляла удовольствие [c.11] бурная деятельность на сцене, не пугала (а скорее подзадоривала) реакция публики на экстравагантные тексты и часто шокирующую форму выступлений. Конечно, элемент провокации был умышленно заложен Хармсом в свое поведение.
В 1927 г. директор Дома печати В. П. Баскаков предложил Академии левых классиков стать секцией Дома и выступить с большим вечером, поставив условие: снять из наименования слово "левый". Судя по всему, Хармс не очень стоял за какое-то определенное наименование, поэтому тут же было придумано "Объединение реального искусства", которое при сокращении (в соответствии с хармсовской установкой на игру с прямым узнаванием и наименованием) трансформировалось в ОБЭРИУ.
24 января 1928 г. состоялся тот вечер "Два левых часа", по которому отсчитывается история ОБЭРИУ (весьма и весьма короткая). Это был, пожалуй, бенефис Хармса: он читал стихи в первом отделении, а во втором была поставлена его пьеса "Елизавета Бам". Разгромная статья Л. Лесной осталась памяткой об этом событии, помогающей немного представить атмосферу вечера 13.
Выступления Хармса с друзьями происходили вплоть до весны 1930 г. К этому времени он уже зарекомендовал себя детским писателем - с 1928 г. в журнале "Еж", затем Госиздате, потом "Чиже" стали печататься его стихотворения и рассказы для детей. Гораздо больше было написано "взрослых" вещей, но, кроме двух мимолетных публикаций в коллективных сборниках, ничего напечатать не удавалось. Но гораздо больше, чем отсутствие публикаций, Хармса, кажется, волновали его взаимоотношения с женой. Здесь тоже многое остается непроясненным.
Первой женой Хармса была Эстер Александровна Русакова (1909-1943). Она была дочерью Александра Ивановича Иоселевича (1872-1934), эмигрировавшего в 1905 г. во время еврейских погромов из Таганрога в Аргентину, а затем перебравшегося во Францию, в Марсель (здесь и родилась Эстер). Анархо-коммунист, А. И. Русаков участвовал в демонстрации протеста против интервенции в 1918 г. в Советскую Россию и за это был выслан на родину. В 1919 г. он прибыл в Петроград.
Семья Русаковых водила дружбу со многими писателями: А. Н. Толстым, К. А. Фединым, Н. А. Клюевым, Н. Н. Никитиным. Мужем одной из дочерей Русаковых, Лю- [c.12] бови, был известный троцкист, член Коминтерна В. Л. Кибальчич (Виктор Серж; 1890-1947). В 1936 г. Эстер будет арестована именно за сотрудничество с Виктором Сержем и осуждена на 5 лет лагерей; 27 мая 1937 г. отправлена этапом в бухту Нагаево в СЕВВОСТОКЛАГ 14.
Хармс познакомился с Эстер в 1925 году. В это время она, несмотря на юный возраст, уже была замужем (из дневниковых записей Хармса и стихотворных произведений можно судить, что имя первого мужа Эстер было Михаил). Разведясь с первым мужем, Эстер в 1925 г. вышла замуж за Хармса и переехала к нему, но то и дело "сбегала" к родителям, и вплоть до развода в 1932 г. это был мучительный для обоих роман 15.
Для Хармса, во всяком случае, мучения начались почти тотчас же после женитьбы, а в июле 1928 г., когда к нему приходит, пусть отчасти скандальная, слава и успех в детской литературе, он пишет в записной книжке: "Кто бы мог мне посоветовать, что мне делать? Эстер несет с собой несчастие. Я погибаю с ней вместе. Что же, должен я развестись или нести свой крест? Мне было дано избежать этого, но я остался недоволен и просил соединить меня с Эстер. Еще раз сказали мне: не соединяйся! - Я все-таки стоял на своем и потом, хоть и испугался, но все-таки связал себя с Эстер на всю жизнь. Я был сам виноват, или, вернее, я сам это сделал"16. Вместе с тем (или в силу этого) Э. Русакова останется на всю жизнь самым ярким женским впечатлением Хармса, и он будет мерить всех остальных женщин, с которыми его сведет судьба, по Эстер.
В марте 1929 г. Хармс за неуплату членских взносов будет исключен из Союза поэтов, но в 1934 г. вступит в Союз советских писателей (чл. билет № 2330) 17.
Настоящая катастрофа для ОБЭРИУ настала весной 1930 г. и была связана с выступлением Хармса с друзьями в общежитии студентов Ленинградского университета. На это выступление отозвалась "Смена" статьей Л. Нильвича с хлестким заглавием: "Реакционное жонглерство (об одной вылазке литературных хулиганов)": "Их совсем немного. Их можно сосчитать по пальцам одной руки. Их творчество... Впрочем, говорить о нем - значит оказывать незаслуженную честь заумному словоблудию обериутов. Их не печатают, они почти не выступают. И о них не следовало бы говорить, если бы они не вздумали вдруг понести свое "искусство" в массы. А они вздумали... Обериуты [c.13] далеки от строительства. Они ненавидят борьбу, которую ведет пролетариат. Их уход от жизни, их бессмысленная поэзия, их заумное жонглерство - это протест против диктатуры пролетариата. Поэзия их поэтому контрреволюционна. Это поэзия чуждых нам людей, поэзия классового врага - так заявило пролетарское студенчество" 18.
После таких агрессивных нападок ОБЭРИУ существовать не могло. Через полтора года - 10 декабря 1931 г. - Хармса арестовали (см.: т. 3. Приложение I).
То, что говорил Хармс по поводу своих произведений на следствии, он мог бы сказать и в кругу друзей. Фантастичными тут были лишь обстоятельства места да та предельная искренность, с которой характеризовал свое "антисоветское" творчество писатель.
Его приговорили к трем годам лагерей, но заменили короткой ссылкой; он избрал местом пребывания Курск и пробыл там (вместе с точно так же осужденным А. Введенским) вторую половину 1932 г.
По возвращении обоих в Ленинград дружеское общение, прерванное на короткий срок, возобновилось как ни в чем не бывало. "Встречались мы регулярно - три-пять раз в месяц, - вспоминал Я. Друскин, - большей частью у Ли-павских, либо у меня" 19. Это была намеренно культивировавшаяся форма бесконечного философско-эстетического и этического диалога. Здесь категорически отвергались спор и отстаивание своей точки зрения как единственно верной. Это определялось даже не столько этикой, сколько онтологией: по их мнению, в земном мире нет последней истины, не может быть безусловной правоты одного по отношению к другому: всё подвижно, изменчиво и многовариантно. Отсюда их скепсис по отношению к претендующей на безусловную истину науке, особенно точным наукам. Отголоски этой позиции, как и сам жанр диалога, во множестве встречаются в произведениях Хармса и содержат названные установки. Но какие-то внутренние обстоятельства внесли разлад в систематическое общение друзей, а вскоре подоспели и обстоятельства внешние: в 1936 г. женился на харьковчанке и уехал к ней А. Введенский, 3 июля 1937 г. арестован, а 24 ноября расстрелян Н. Олейников.
Между тем во второй половине 1930-х гг. Хармс продолжал не менее интенсивно, чем прежде, работать в детских журналах, умножая и свои псевдонимы под остававшимися неопубликованными "взрослыми" произведениями. При [c.14] этом он пометил псевдонимами даже собственный экземпляр Четвероевангелия (Пг., 1914), надписав на обложке, последовательно, сверху вниз: "Д.Х.", "Даниил Хармс" и "Шардам" (последнее зачеркнуто) 20. Невозможно не заметить, что остальные друзья Хармса, точно так же как и он, интенсивно работавшие в самых разных жанрах: поэзии, прозе, драме, эссе, философского трактата, - ничего из написанного ими в печати не увидели. Но ни у одного из них не найти и ноты рефлексии по этому поводу. Не то чтобы они не желали увидеть свои произведения напечатанными; но целью писания было оно само, собственно акт высказывания и в лучшем случае реакция на него ближайшего же дружеского круга. Бесцельность творчества - быть может, наилучшее определение для того, что делал Хармс (и его единомышленники) в литературе. Одновременно в эти же годы Хармс составляет несколько сборников из написанных ранее произведений. Помимо тех, которые публикуются в т. 2 настоящего собрания, в его архиве сохранилось еще по крайней мере два сборника, составленных из прежде написанных текстов: в чем-то они похожи своим составом, но всё же и отличаются друг от друга. Самым интересным в этих сборниках является то, что над заглавием многих из них (и в некоторых отдельных автографах) имеется значок т с цифрой. В общей сложности таких пронумерованных текстов 38, а среди значков самый старший - 43; некоторые номера не обнаружены. По нашему предположению, искать объяснение этим странным цифрам со значком т следует в оккультных увлечениях Хармса. Дело в том, что словесные интерпретации значений карт Таро часто складывались в разнообразные книги (и Хармс их изучал, как явствует из библиографических записей в его записных книжках). Вероятно, Хармс, по известным ему образцам, применял к тому или иному из своих текстов возможное толкование в соответствии с той или иной картой Таро и таким образом как бы раскладывал из своих произведений своеобразный карточный пасьянс.
В конце 1930-х гг., по воспоминаниям его последнего друга Я.С.Друскина, Хармс часто повторял слова из книги "Искатель непрестанной молитвы, или Сборник изречений и примеров из книг Священного Писания" (М., 1904): "Зажечь беду вокруг себя" 21. Его темпераменту и психическому складу были близки эти слова: порывистая искренность и презрение к мнению окружающих людей руководили [c.15] им всегда. Жертвенность была, по его понятиям, одним из основополагающих принципов творения искусства. Он не стеснялся в оценках надвигающейся войны и, кажется, предвидел свою судьбу. Наконец, 23 августа 1941 г. последовал арест (см.: т. 3. Приложение III), а 2 февраля 1942 г. в тюремной больнице Хармс скончался, но документа об этом в деле Хармса не сохранилось.
Вторая жена Хармса М. В. Малич (р. 1913), на которой он женился в 1935 г. 22, после ареста мужа, бросив архив (на последнем обыске изъяли только переписку и несколько записных книжек, а большое число творческих рукописей уцелело), перебралась в "писательский" дом на наб. канала Грибоедова, д. 9. Узнав от нее об этом, Я. Друскин отправился с Петроградской стороны на улицу Маяковского в брошенную Квартиру друга. Здесь он собрал все бумаги, которые удалось найти, сложил рукописи Хармса в чемоданчик и провез его через все перипетии эвакуации. В 1944 г. сестра Хармса Е. Грицына передала Друскину еще часть архива Хармса, найденного ею на их квартире. Так сохранилось от уничтожения литературное наследие писателя.
Еще лет 10 тому назад я бы и сам написал подобавшие тем годам слова о такой-то и такой-то судьбе советского писателя... Их было немало в свое время сказано. Эти слова уже в прошлом. Сегодня хотелось уберечься от публицистического трезвона и спокойно перебрать наличные документы и сведения, чтобы увидеть их неполноту, а иные из имеющихся еще раз перечитать 23. Этой задаче и служит настоящий очерк.
Валерий Сажин
Примечания
1. В настоящей статье помимо указываемых далее источников использованы материалы работы: Дмитренко А., Сажин В. Краткая история "чинарей" // <...Сборище друзей, оставленных судьбою": А.Введенский, Л.Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников. "Чинари" в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. Б. м. <1998>. Т. 1. С. 5-45.
2. Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1993 (1994). № 6. С. 76. В этой публикации содержатся очень важные материалы и сведения о родителях Хармса и его самых первых годах жизни. [c.16]
3. <Александров А.А.> Краткая хроника жизни и творчества Даниила Хармса // Хармс Д. Полет в небеса. Л., 1988. С. 538 (Местонахождение этой записной книжки в настоящее время неизвестно).
4. Архив Санкт-Петербургского энергетического техникума (СПЭТ). Оп. 1. Ед. хр. 187. Л.
6.
5. Надежда Ивановна родила еще 2 декабря 1909 г. дочь Елизавету, а в 1912 г. Наталию, но эта девочка, как и первенец, умерла в раннем возрасте.
6. Архив СПЭТ. Оп. 1. Ед. хр. 187. Л. 7.
7. Впервые опубликованы А. А. Александровым: Слово и дело. 1992. 23-29 декабря; подробную интерпретацию см.: Ершов Г. Семь дней творения Даниила Ювачева // Хармсиздат представляет: Сборник материалов. СПб., 1995. С. 20-33.
8. Подробно об этом см.: Jaccard J. Ph., Устинов А. Заумник Даниил Хармс: Начало пути // Weiner Slawistischer Almanach. Вd. 27. 8, 159-183.
9. В конце 1925 г. к "чинарям" присоединится еще Н. М. Олейников (1898-1937) и Н.А.Заболоцкий, но с последним "чинари" в начале 1930-х гг. творчески разойдутся. Постоянной участницей "чинарских" бесед станет и Т. А. Мейер (1903-1982), до 1931 г. - гражданская жена А. Введенского, с 1931 г. - жена Л.Липавского.
10. Хармс Д. Собрание произведений: В 4 т. / Под. ред. М.Мейлаха и В. Эрля. Бремен, 1988. Кн. 4. С. 225.
11. Иоффе Н. и Железнов Л. Дела литературные... (О "чинарях") // Смена. 1927. 3 апреля.
12. Александров А. А. Указ. соч. С. 543.
13. "Вчера в "Доме печати" происходило нечто непечатное. Насколько развязны были Обереуты (расшифруем: "объединение реального искусства"), настолько фривольна была и публика. Свист, шипенье, выкрики, вольные обмены мнений с выступающими" (Лесная Л. ЫТУЕРЕБО // Красная газета: (веч. вып.). 1928. 25 января.
14. Сведения взяты из следственного дела Э. Русаковой, любезно предоставленного В. А. Русаковой.
15. См.: Хармс: Стенограмма скандала // Московские новости. 1998. 1-8 марта.
16. Цит. по: Дневниковые записи Даниила Хармса / Публ. А. Устинова и А.Кобринского // Минувшее. 11. М.; СПб., 1992. С. 447.
17. Даниил Хармс. Анкета / Вступит, заметка и публ. В.С.Бахтина // Хармсиздат представляет: Авангардное поведение. Сборник материалов. СПб., 1998. С. 141-144. [c.17]
18. Нильвич Д. Реакционное жонглерство: (об одной вылазке литературных хулиганов) // Смена. 1930. 9 апреля. Помимо этого появился отклик Н. Слепнева (На переломе // Ленинград. 1930. № 1. С.2; А. Л. Дмитренко и Д. Ю. Шерих отыскали также отклик в газете Ленинградского университета "Студенческая правда" от 1 мая (републиковано: De Visu. 1993. № 11. С. 23-24).
19. Друскин Я. "Чинари" // "...Сборище друзей, оставленных судьбою". Указ. изд. С. 46-66.
20. Судя по собственноручно надписанной здесь же дате, Хармс приобрел его (или оно ему было подарено) 18 апреля 1936 г. Экземпляр хранится в библиотеке Санкт-Петербургской Духовной Академии (благодарю о. Владимира (Сорокина) за содействие в изучении этой книги, испещренной пометами Хармса).
21. Друскин Я. С. "Чинари" // "...Сборище друзей, оставленных судьбою". Указ. изд. С. 57.
22. Надиктованные М. В. Малич в 1990-е гг. воспоминания о Хармсе, временами похожие на его собственные "Случаи", опубликованы: Новый мир, 1999. № 10.
23. Без такого перечитывания не обойтись, поскольку даже очевидное до сих пор оспаривается. Чего стоит хотя бы утверждеяие М. Малич, что Хармс был арестован дома в ее присутствии; при этом она предъявляет сохранившуюся у нее копию протокола домашнего обыска, из которого ясно, что Хармс в этот момент отсутствовал, а из описи изъятого у него имущества (т. 3. Приложение III) легко понять, что он был арестован на улице, скорее всего по дороге в комиссионный магазин. [c.18]
МИХАИЛ КУЗМИН
Один из самых загадочных поэтов серебряного века Михаил Алексеевич Кузмин родился в Ярославле 6 октября 1872 года. При жизни Кузмин часто мистифицировал свое прошлое, например, прибавляя к дате своего рождения то два, то три года. Отец его, Алексей Алексеевич, был морским офицером. Мать, Надежда Дмитриевна, урожденная Федорова, была дочерью не богатого помещика Ярославской губернии. Бабка Кузмина по материнской линии была внучкой известного в XYIII веке французского актера Жана Офреня, что в какой-то мере повлияло на возникновение интереса Кузмина к французской культуре. Вообще западноевропейская культура с раннего детства стала его второй духовной родиной: Шекспир, Мольер, Сервантес, Вальтер Скотт, Гофман, Россини, Вебер, Шуберт формировали личность будущего поэта и музыканта, притом, что родители Кузмина были старообрядцами, и сам он с детства воспитывался в старозаветных традициях бытовой религиозности.
Начинал учиться Кузмин в Саратове, куда был увезен родителями в возрасте полутора лет, в той же гимназии, в которой в свое время учился Чернышевски й. Однако уже осенью 1884 года семья поэта переехала в Петербург.
Еще в гимназические годы Кузмин близко сошелся с Г.В. Чичериным, впоследствии известным государственным деятелем советской России, который стал его самым близким другом вплоть до начала 1900-х годов и оказал на Кузмина огромное влияние. Именно Чичерин ввел в круг интересов Кузмина итальянскую культуру, способствовал тому, чтобы Кузмин выучил итальянский язык, позже привил Кузмину серьезный интерес к культуре немецкой.
Летом 1891 года, после окончания гимназии, Кузмин поступил в консерваторию. Учителем его в немногие консерваторские годы (вместо предполагавшихся семи лет он провел там лишь три года, а потом еще два года брал уроки в частной музыкальной школе) был Римский–Корсаков. В это время музыкальные увлечения Кузмина выливались в сочинение многочисленных произведений, преимущественно вокальных. Он пишет много романсов, а также опер на сюжеты из классической древности.
Весной-летом 1895 года Кузмин совершил поездку в Египет, побывав в Константинополе, Афинах, Смирне, Александрии, Каире, Мемфисе. Это путешествие дало темы для многих произведений Кузмина последующего времени. Эллинистическая Александрия надолго стала источником для его писаний, как в музыке, так в литературе.
Такое же сильное влияние оказало на Кузмина краткое пребывание в Италии, где, изучая церковную музыку, он пробыл с апреля по июнь 1897 года, побывав проездом также и в Германии. В Италии Кузмин даже думал перейти в католичество. Восхищение культурой Италии осталось у Кузмина до конца жизни, а его знания о ней, особенно о Риме эпохи раннего христианства и гностицизма, были необыкновенно широки (при всей своей разносторонней эрудиции Кузмин в конце жизни считал себя подлинно осведомленным лишь в трех областях: гностицизме, музыке в период между Бахом и Моцартом и флорентийском кватроченто).
Первые стихотворения Кузмина, дошедшие до нас, датируются зимой 1897 года, хотя писать он начал значительно раньше.
К самому концу XIX и началу XX века относится наиболее темный период в жизни Кузмина, который породил едва ли не больше всего легенд о нем, как, например, о том, что он месяцами жил в олонецких и поволжских старообрядческих скитах. Этому послужило то, что в то время Кузмин даже внешне старался походить на старообрядца, нося поддевку, картуз, сапоги и отпустив бороду.
В круг той художественной интеллигенции, которая играла столь большую роль в духовной жизни русского общества на рубеже веков, Кузмин впервые вошел как музыкант. Этому послужили дружеские отношения с членами знаменитого "Мира искусства" (прежде всего с В.Ф. Нувелем, К.А. Сомовым и Л.С. Бакстом) и участия в "Вечерах современной музыки", основанные в 1901 году. “Вечера” позволили Кузмину представить его музыку не тесному кружку из нескольких человек, а значительно более широкой публике.
Дебют Кузмина как поэта состоялся в декабре 1904 года, когда вышел в свет альманах “Зеленый сборник стихов и прозы”, где был напечатан цикл его стихотворений “XIII сонетов”, а также оперное либретто.
Наиболее точным словом, определявшим ту атмосферу, в которой жил Кузмин в это время, является “эстетизм”, с его культом красоты и преданностью хорошему вкусу, почитанием Бердсли, Оскара Уайльда и младших французских декадентов.
Кузмин же в эти годы (до августа 1906-го) по-прежнему одет в русское платье, слу жившее как бы знаком отделенности от артистического круга и проводит большую часть своего времени в уединении. При этом "Вечера современной музыки" остаются фактически единственным его контактом с артистическим миром.
Но внешняя оторванность от художественного круга заменяется глубокой внутренней связанностью с ним: в 1904 – 1905 годах Кузмин работает над теми произведениями, которые в наибольшей степени определят его литературную репутацию в начале творческого пути, - циклом “Александрийские песни” и повестью “Крылья”.
Следует подчеркнуть, что литературная деятельность Кузмина в начале его творчества, оставаясь неизменной и в последующем, основывалась на трех основополагающих аспектах: гомосексуализме, стилизации и прекрасной ясности.
Первый из них возник сразу же, как только в "Весах" (1906, №11) был опубликован роман из современной жизни “Крылья”, содержавший своего рода опыт гомосексуального воспитания. Книга произвела эффект литературного скандала и надолго определила Кузмину в широких кругах репутацию совершенно одиозную и однозначную, вызвав травлю в печати. Кузмин же принципиально не только не старался скрыть характер своей интимной жизни, но и делал это с небывалой для того времени открытостью.
Стилизаторство, к которому нередко сводилась характеристика творчества Кузмина, нельзя трактовать как ограниченное литературное дарование, поскольку мастерство, демонстрируемое при этом автором, поражает. Мир, отраженный сквозь призму зеркал различных эпох и культур, был для Кузмина необычайно пленителен. Эпоху, в которую жил Кузмин, многие ее представители воспринимали и ощущали как период завершения определенного культурно-исторического цикла, подведения его итогов, и – осознанно или бессознательно – тянулись к тем явлениям прошлого, в которых обнаруживались исторические аналогии по отношению к современности.
О третьем “ките”, на котором базировалось творчество Кузмина, - “прекрасной ясности” - будет сказано ниже. А пока мы вернемся в начало 1900-х годов.
Мы уже упоминали, что по-настоящему Кузмин вошел в петербургский артистический круг лишь в 1906 году, но этому предшествовали важнейшие для самоопределения 1904 и 1905 годы, когда его творчество перестало быть достоянием чрезвычайно узкого круга друзей и постепенно стало известно сперва в кругу петербургской интеллигенции, а уже к началу 1907 года – и в кругу достаточно широкой читающей публики. Этому способствовал выход в печати “Александрийских песен” (1906), на долгие годы ставших эмблемой творчества Кузмина.
Именно в качестве автора “Песен” Кузмин вошел петербургский литературный мир, познакомившись и сблизившись со многими поэтами-символистами – Блоком, Белым, Брюсовым и другими. Начал сотрудничать с крупнейшим символистским журналом "Весы", издательством “Скорпион”. С весны 1906 года он стал регулярно посещать “башню” Вяч. Иванова, куда сходился весь артистический Петербург, и даже "Вечера Гафиза". На “башне” огромной популярностью пользовались исполняемые Кузминым стихи, положенные на его же музыку.
В 1907 году вышел цикл стихов “Любовь этого лета”, ставший началом его настоящей работы над поэзией безо всякого обращения к музыке и вошедший затем в первую книгу стихов Кузмина “Сети” (апрель 1908), и с этого времени литературная судьба Кузмина стала успешно развиваться. Он стал профессиональным литератором, за которым журналы буквально охотились.
Осенью 1906 года Кузмин также начал сотрудничать с театром В. Комиссаржевской, написав музыку к пьесе Блока "Балаганчик", поставленной В. Мейерхольдом. Именно с "Балаганчика" началась долгая театральная карьера Кузмина, также как и его долгая дружба с Блоком.
К этому времени относится большинство воспоминаний о его прославленном дендизме, в равной степени относящемся и к тому периоду, когда он ходил в русском платье, и к тому, когда стал носить европейское. Смене одежды и внешнего вида Кузмин придавал особое значение.
В самом начале 1909 года Кузмин знакомится с молодыми поэтами – Н. Гумилевым, А. Толстым, О. Мандельштамом.
При всей своей связанности с символистами, Кузмин внутренне всегда сохранял свободу от каких бы то ни было попыток подчинить себя групповой дисциплине и групповым интересам. Он сотрудничает также с “Золотым руном ”, несмотря на бойкот этого издания со стороны ведущих сотрудников "Весов".
В июле 1909 года он входит в круг будущих авторов журнала "Аполлон", в котором в дальнейшем будет активно сотрудничать и вести критическую рубрику “Заметки о русской беллетристике”. В это время он тесно сближается с Гумилевым.
Кузмин никогда и нигде не дал изложения своей теории искусства (если таковая у него имелась) и, соответственно, своих художественных интересов в связном виде. Более того, отдельные его высказывания по этому поводу явно были рассчитаны на некоторую провокационность.
В первом номере "Аполлона" за 1910 год была напечатана статья Кузмина “О прекрасной ясности”. Она появилась в тот самый год, который в русской литературе отмечен как кризис символизма, в связи с чем ее не вполне заслуженно считают одним из наиболее явных предакмеистических манифестов. Хотя для Кузмина она была всего лишь своеобразной декларацией художественной независимости, где он противостоял попыткам систематизировать искусство, а также собственно “аполлонической” концепции искусства с присущими ей стройностью, четкостью, логикой, чистотой стиля и строгостью форм. Свою версию прозрачного и точного стиля Кузмин назвал “кларизмом” и в рамки этого стиля безусловно вписываются произведения, созданные им за первое десятилетие творческой деятельности: первые три книги стихов, стилизованные комедии, ранняя проза.
Когда был создан “Цех поэтов”, объединивший ряд молодых авторов, Кузмин изредка посещал его собрания. Но он всегда отделял себя от формальных связей с “Цехом” и акмеизмом, и более того, часто критиковал саму акмеистическую школу. Хотя пример многих его ранних стихов должен был воздействовать на сознание молодых акмеистов, ищущих предшественников в своем собственном отвержении взглядов символистов на жизнь и искусство. Более того, отношение Кузмина к футуризму было более заинтересованным, нежели к акмеизму.
В августе 1912 года в издательстве “Аполлон” вышла вторая книга стихов Кузмина “Осенние озера”. В 1914 году третий сборник “Глиняные голубки”.
Весной 1913 года Кузмин знакомится с молодым Ю. Юркуном, который стал его другом и спутником на долгие годы, вплоть до смерти Кузмина.
Имя Кузмина тесно сплетается с кафе "Бродячая собака", частым посетителем которого он был, и к первой годовщине “Собаки” даже написал “Гимн”, а также четверостишие “Кабаре”, печатавшееся на программах “Собаки”. Время от времени Кузмин сам выступал с эстрады.
После закрытия “Бродячей собаки” Кузмин стал завсегдатаем “Привала комедиантов”, где какое-то время регулярно выступал с исполнением своих песенок. Именно “Привал” отметил 29 октября 1916 года юбилей Кузмина – десятилетие его литературной деятельности.
В 1914 – 1915 годах Кузмин принимает участие в сенсационных по тому времени двух первых альманахах “Стрелец”, в которых были опубликованы стихи Сологуба и Маяковского, Кузмина и Д. Бурлюка, а также других символистов и футуристов.
Как практически все русские интеллигенты Кузмин приветствовал Февральскую революцию и видел в ней великое завоевание народа. Так же он отнесся к Октябрьской революции, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его в конце концов почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов. При этом сам Кузмин не допускал для себя мысли об эмиграции, считая, что только в России он может жить и работать.
В 1918 году выходит сборник стихов Кузмина “Вожатый”, в 1919 году выходит отдельное издание “Александрийских песен” и роман о жизни Калиостро. 1921 год принес еще два сборника стихов – “Эхо” и “Нездешние вечера”. Но, несмотря на такую активность, Кузмина постоянно преследуют финансовые трудности, от которых он не смог избавиться до конца жизни.
Кузмин постоянно отказывался от регулярной службы в госучреждениях и был вынужден более тесно сотрудничать с различными издательствами и и зданиями.
Кузмин был приглашен Горьким к деятельности издательства “Всемирная литература”, в котором участвовал в составлении планов французской секции издательства, переводил прозу А. Франса и редактировал его собрание сочинений.
29 сентября 1921 года в Доме Искусств состоялось чествование Кузмина по поводу пятнадцатилетия его литературного дебюта.
В последующие годы та ниша, которую занимал Кузмин в литературе и которая позволяла ему продолжать свою деятельность поэта и прозаика пусть для ограниченной, но все же хоть какой-то аудитории, стала практически свободной. Стихи Кузмина решительно пропадают из печати. Два стихотворения было напечатано в 1924 году, ни одного в 1925, три в 1926, еще несколько в 1927, и все. Лишь чудом увидела свет в 1929 году книга стихов “Форель разбивает лед”. В этом смысле его судьба оказывается одной из самых трагичных в тридцатые годы, поскольку, несмотря на то, что Кузмин продолжал писать, рукописей этого периода фактически не сохранилось.
В феврале 1936 года его положили в Куйбышевскую (бывшую Мариинскую) больницу в Ленинграде, где 1 марта он скончался от воспаления легких. Кузмина похоронили на Литераторских мостках на Волковом кладбище.
Надпись на могиле предельно проста:
Михаил Кузмин
1875 – 1936
ПОЭТ
ФЁДОР СОЛОГУБ
Ранние годы (1863—1882)
Фёдор Сологуб родился в Санкт-Петербурге в семье портного, бывшего крестьянина Полтавской губернии Кузьмы Афанасьевича Тетерникова. Через два года родилась сестра писателя, Ольга. Семья жила бедно, положение усугубилось, когда отец Фёдора умер в 1867 году. Мать вынуждена была вернуться «одной прислугой» в семью Агаповых, петербургских дворян, у которых она когда-то прежде служила. В семье Агаповых прошло всё детство и отрочество будущего писателя. Свой поэтический дар будущий писатель ощутил в возрасте двенадцати лет, а первые дошедшие до нас законченные стихотворения датируются 1878. В тот же год Фёдор Тетерников поступил в Санкт-Петербургский Учительский институт. В институте он учился и жил (заведение было на интернатной основе) четыре года. По окончании института в июне 1882 года он, взяв мать и сестру, уехал учительствовать в северные губернии — сначала в Крестцы, затем в Великие Луки (в 1885 году) и Вытегру (в 1889 году), — в общей сложности проведя десять лет в провинции.
Служба в провинции (1882—1892)
В Крестцах (Новгородская губерния) Сологуб провёл три года, будучи учителем Крестецкого народного училища. Он продолжал писать стихи, начал работу над романом (будущие «Тяжёлые сны»), которая заняла почти десятилетие. Первой же публикацией молодого поэта стала басня «Лисица и ёж», напечатанная в детском журнале «Весна» 28 января 1884 года за подписью «Те-рников»; эта дата стала началом литературной деятельности Фёдора Сологуба. В последующие годы было напечатано ещё несколько стихотворений в мелких газетах и журналах.
Задержка в литературном пути Сологуба была обусловлена совершенной культурной изоляцией, — он чувствовал, что писать в глуши, в общественном и культурном одиночестве больше не мог. Поэт мечтал вернуться в Санкт-Петербург, где было можно вполне реализовать свой талант. Но перевестись в столицу Тетерникову долго не удавалось; лишь осенью 1892 года он смог переехать на постоянное жительство в Петербург. В Петербурге Сологуб был определён учителем Рождественского городского училища на Песках.
В Петербурге (1893—1906)
Журнал «Северный вестник» сыграл особую роль в биографии Сологуба. Именно в нём он стал широко публиковаться в 1890-е годы: помимо стихотворений, были напечатаны первые рассказы, роман, переводы из Верлена, рецензии. И собственно сам «Фёдор Сологуб» — псевдоним — был придуман в редакции журнала, по настоянию Минского. Волынский предложил: «Соллогуб», — фамилию, в то время вызывавшую ассоциацию с известным аристократическим родом, к которому принадлежал беллетрист Владимир Соллогуб; для отличия в псевдониме убрали одну букву «л». В печати псевдоним впервые появился в 1893 году в апрельском номере журнала «Северный вестник» (им подписано стихотворение «Творчество»).
В 1896 году выходят первые три книги Фёдора Сологуба: «Стихи, книга первая», роман «Тяжёлые сны» и «Тени» (объединённый сборник рассказов и второй книги стихов). Все три книги Сологуб издал сам небольшим, впрочем, обычным по тем временам, тиражом.
Роман «Тяжёлые сны» был начат в Крестцах ещё в 1883 году. Крепкий реализм «Тяжёлых снов», рисующий бытовые картины провинции, сочетается с призрачной, одурманивающей атмосферой полуснов, полуяви, наполненными эротическими грёзами и приступами страха. Роман писался долго и был окончен только в Петербурге в 1894 году.
В апреле 1897 года между редакцией «Северного вестника» и Сологубом произошёл раскол. Писатель стал сотрудничать с журналом «Север». В начале 1899 года Сологуб перевёлся из Рождественского в Андреевское городское училище на Васильевском острове. В нём он стал не только учителем, но и инспектором с полагающейся по статусу казённой квартирой при училище.
В 1904 году вышли Третья и Четвёртая книги стихов, собравшие под одной обложкой стихи рубежа веков. «Собрание стихов 1897—1903» явилось своего рода рубежом между декадентством и последующим символизмом Сологуба, в котором утвердились символы Сологуба-поэта. При этом в декадентстве и символизме Сологуба не было резкого и дисгармоничного нагромождения эстетических парадоксов или нарочитой таинственности, недосказанности. Напротив, Сологуб стремился к предельной ясности и чёткости — как в лирике, так и в прозе.
Сложным периодом в творчестве Сологуба явились 1902—1904 годы. Одно за другим сменяются его вдохновения, и философские настроения, обогащая его лирику новыми образами, символами, которые затем будут неоднократно вызываться в собственной творческой системе. «В самом стиле его писаний есть какое-то обаяние смерти, — пиcал Корней Чуковский. — Эти застывшие, тихие, ровные строки, эта, как мы видели, беззвучность всех его слов — не здесь ли источник особенной сологубовской красоты, которую почуют все, кому дано чуять красоту?». Особо ярко символ «смерти утешительной» выразился в рассказах, которые составили вышедшую в сентябре 1904 года книгу «Жало смерти». Главными героями книги были дети или подростки. В отличие от «Теней», первой книги рассказов (1896), общее безумие отступает перед манящей, не столько ужасной, сколько действительно «утешительной» смертью. В это же время у поэта происходит обращение к Сатане, но в нём видится не проклятье и отрицание Бога, а тождественная противоположность, необходимая и так же помогающая тем, кто в ней нуждается. Философия Сологуба того времени наиболее полно была выражена им в эссе «Я. Книга совершенного самоутверждения», опубликованном в феврале 1906 года в журнале «Золотое руно». Последовательно исходя из своей философии, Сологуб затем пишет мистерии «Литургия Мне» (1906), «Томления к иным бытиям» (1907) и приходит к идее «театра одной воли» и своему заветному символу — «творимой легенде». С богоборчеством того периода связан поэтический миф о Змии — «Змей небесный», «злой и мстительный Дракон» — так нарекается солнце, воплощающее зло и земные тяготы в цикле «Змий» и прозе 1902—1906 гг. Восемнадцать стихотворений разных лет (в основном 1902—1904), в которых начальствует символ «змия», были скомпонованы Сологубом в цикл «Змий», вышедший отдельным изданием в качестве шестой книги стихов в марте 1907 года.
К середине 1900-х гг. литературный кружок, собиравшийся в доме у писателя по воскресеньям ещё с середине 1890-х гг., стал одним из центров литературной жизни Петербурга. На воскресеньях у Сологуба велись разговоры исключительно литературные, в начале за столом, затем в хозяйском кабинете, где читались стихи, драмы, рассказы. Среди посетителей «воскресений» Сологуба были З. Гиппиус, Д. Мережковский, Н. Минский, А. Волынский, А. Блок, М. Кузмин, Вяч. Иванов, С. Городецкий, А. Ремизов, К. Чуковский; из Москвы приезжали Андрей Белый, В. Брюсов. Постоянный участник поэтических вечеров Георгий Чулков вспоминал:
Сологуб был важен, беседу вёл внятно и мерно, чуть-чуть улыбаясь. Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической. Чем фантастичнее и загадочнее была его внутренняя жизнь, тем логичнее и строже он мыслил. Он в совершенстве владел техникой спора. Самые рискованные парадоксы он блестяще защищал, владея диалектикою, как опытный фехтовальщик шпагою.
В 1904 году Фёдор Сологуб заключил с «Новостями и Биржевой газетой» договор на постоянное сотрудничество. Оно продолжалось чуть менее года, в течение которого было опубликовано около семидесяти статей, и ещё десятки остались неопубликованными. Круг тем, которых касался Сологуб в своей публицистике, был сформирован как его служебной деятельностью, так и наиболее насущными вопросами времени: школа, дети, русско-японская война, международное положение, революция, права евреев.
В период Первой русской революции 1905—06 гг. большим успехом пользовались политические сказочки Сологуба, печатавшиеся в революционных журналах. «Сказочки» — это особый жанр у Фёдора Сологуба. Краткие, с незатейливым и остроумным сюжетом, зачастую красивые стихотворения прозе, а иногда и отталкивающие своей душной реальностью, они писались для взрослых, хотя Сологуб обильно использовал детскую лексику и приёмы детского сказа. В 1905 году Сологуб собрал часть опубликованных к тому времени сказочек в «Книгу сказок» (изд-во «Гриф»), а писавшиеся тогда же «политические сказочки» были включены в одноимённую книгу, вышедшею осенью 1906 года. Помимо газетных статей и «сказочек» Сологуб отозвался на революцию пятой книгой стихов «Родине». Она вышла в апреле 1906 года.
«Мелкий бес»
Летом 1902 года был окончен роман «Мелкий бес». Как сказано в предисловии, роман писался десять лет (1892—1902). Провести роман в печать оказалось не легко, несколько лет Сологуб обращался в редакции различных журналов, — рукопись читали и возвращали, роман казался «слишком рискованным и странным». Лишь в начале 1905 года роман удалось устроить в журнал «Вопросы жизни», но его публикация оборвалась на 11-номере в связи с закрытием журнала, и «Мелкий бес» прошёл незамеченным широкой публикой и критикой. Только когда роман вышел отдельным изданием, в марте 1907 года, книга получила не только справедливое признание читателей и стала объектом разбора критиков, но и просто явилась одной из самых популярных книг России.
В романе изображена душа зловещего учителя-садиста Ардальона Борисыча Передонова на фоне тусклой бессмысленной жизни провинциального города. «Его чувства были тупы, и сознание его было растлевающим и умертвляющим аппаратом, — описывается Передонов в романе. — Всё доходящее до его сознания претворялось в мерзость и грязь. В предметах ему бросались в глаза неисправности, и радовали его. У него не было любимых предметов, как не было любимых людей, — и потому природа могла только в одну сторону действовать на его чувства, только угнетать их». Садизм, зависть и предельный эгоизм довели Передонова до полного бреда и потери реальности. Как и Логина, героя «Тяжёлых снов», Передонова страшит сама жизнь. Его ужас и мрак вырвался наружу и воплотился в невоплотимой «недотыкомке».
Обращение к театру (1907—1912)
Когда революционнные события отхлынули, произведения Фёдора Сологуба, наконец, привлекли к себе внимание широкой чительской аудитории, в первую очередь благодаря изданию в марте 1907 года «Мелкого беса». Сологуб к тому времени оставил публицистику и сказочки, сосредоточившись на драматургии и новом романе — «Творимая легенда» («Навьи чары»). Осенью 1907 года Сологуб занялся подготовкой седьмой книги стихов (то были переводы из Верлена), по выходу которой запланировал издание восьмой книги стихов «Пламенный круг», воплотившей весь математический символизм Сологуба.
«Рождённый не в первый раз и уже не первый завершая круг внешних преображений, я спокойно и просто открываю мою душу, — пишет поэт во вступлении к «Пламенному кругу». — Открываю, — хочу, чтобы интимное стало всемирным». Утверждая связь всех своих исканий и переживаний, Сологуб последовательно определил девять разделов книги. Мотивы книги имеют как бы тройную природу, и развитие их идёт в трёх направлениях: по линии отображения реальности исторической ситуации, по философской и по поэтической линиям. В «Личинах переживаний» поэт предстаёт в разных ипостасях — от нюрнбергского палача до собаки. От поэтического и мифического переходит к «земному заточению», где нет молитв, нет спасению от «погибели чёрной».
Ко времени появления «Пламенного круга» относятся первые крупные критические разборы поэтического творчества Сологуба. Вдумчиво подошли к его поэзии Иванов-Разумник («Фёдор Сологуб», 1908), Иннокентий Анненский, Лев Шестов («Поэзия и проза Фёдора Сологуба», 1909). Брюсов, со свойственной ему педантичностью, обнаруживает, что «в 1 томе сочинений Сологуба на 177 стихотворений более 100 различных метров и построений строф, — отношение, которое найдется вряд ли у кого-либо из современных поэтов». Андрей Белый пришёл к выводу, что из современных поэтов исключительно богаты ритмами только Блок и Сологуб, у них он констатировал «подлинное ритмическое дыхание». Многими отмечено, что поэтический мир Сологуба действует по своим законам, всё в нём взаимосвязано и символически логично. «Сологуб — прихотливый поэт и капризный, хоть нисколько не педант-эрудит, — замечает Анненский. — Как поэт, он может дышать только в своей атмосфере, но самые стихи его кристаллизуются сами, он их не строит». Некоторых критиков сбивало последовательное неизживание образов: то смерть, а затем преображение, потом вновь смерть или сатанизм, раздражало постоянное использование уже заявленных символов. Корней Чуковский видел в этом символизм незыблемости, смертельного покоя. «И не странно ли, что [...] у Сологуба заветные его образы — те самые, которые так недавно волновали нас у него на страницах: Альдонса, Дульцинея, румяная бабища, Ойле, „чары“, „творимая легенда“ — всё это стало теперь у него почему-то обиходными, готовыми, заученными словами, — так сказать, консервами былых вдохновений».
Лев Шестов попытался взглянуть на творчество Сологуба с другой стороны. «Если теперь, — писал он, — Сологуб говорит, что он не хочет ни воскресения, ни рая, — можно ли быть уверенным, что он завтра повторит то же своё утверждение или, быть может, он завтра всей душой устремится именно к воскресению и к раю и не захочет ничего из прошлого предать забвению?.. Но всё же преобладает в Сологубе одна мысль: он знает, что там, где большинство людей находят своё, для него ничего нет. Жизнь кажется ему грубой, пошлой, лубочной. Он хочет переделать её на свой лад — вытравить из неё всё яркое, сильное, красочное. У него вкус к тихому, беззвучному, тусклому. Он боится того, что все любят, любит то, чего все боятся. Он моментами напоминает Бодлера, который предпочитал накрашенное и набелённое лицо живому румянцу и любил искусственные цветы.»
В творчестве Сологуба 1907—1912 гг. драматургии отведено было преобладающее место. Его драмы в большей степени чем художественная проза находились под влиянием его философских воззрениий, и первым драматическим опытом стала мистерия «Литургия Мне» (1906). Любовь, объединённая со смертью, творит чудо в ранней пьесе Сологуба «Дар мудрых пчёл» (1906), написанной по мотивам античного мифа о Лаодамии и Протесилае (несколько ранее аналогичный сюжет был использован И. Анненским). В трагедии «Победа Смерти» (1907) любовь используется как инструмент «волшебной» воли (Сологуб взял за основу легенду о происхождении Карла Великого). В черновом варианте трагедия носила название «Победа Любви», — в изменении полюсов противоположностей Сологуб видел отнюдь не обострение антагонизма, а внутреннюю тождественность, и нередко менялись полюса в его произведениях («Любовь и Смерть — одно», — звучат финальные слова в пьесе). Эта тождественность противоположностей была в полной мере воспроизведена в гротескной пьесе «Ванька-ключник и паж Жеан» (1908; премьера в Театре Коммисаржевской в постановке Н. Н. Евреинова). Схожим образом для сцены была переработана другая русская народная сказка — «Ночные пляски». Премьера пьесы в постановке Евреинова состоялась 9 марта 1909 года в Литейном театре в Санкт-Петербурге; роли исполнили не профессиональные актёры, а поэты, писатели и художники: С. М. Городецкий, Л. С. Бакст, И. Я. Билибин, М. Волошин, Б. М. Кустодиев, А. М. Ремизов, Н. Гумилёв, М. Кузмин и др.
В последующих драматических работах преобладали сюжеты из современной жизни. В целом, драмы Сологуба шли в театрах редко, и в большинстве своём то были малоуспешные постановки. Сологуб, как теоретик театра, разделял идеи Вяч. Иванова, В. Э. Мейерхольда и Н. Евреинова («переносить самого зрителя на сцену» определил Евреинов задачей монодрамы в брошюре «Введение в монодраму»). В развёрнутом виде свои взгляды на театр Сологуб изложил в эссе «Театр одной воли» (сб. «Театр», 1908) и заметке «Вечер Гофмансталя» (1907).
В 1908 году Сологуб женился на переводчице Анастасии Чеботаревской. Близко восприняв творчество Сологуба, Чеботаревская не ограничилась статьями о писателе, а стала также вникать во все литературные связи мужа, стараясь укрепить их, стала, можно сказать, его литагентом. В 1910 году Сологуб с Чеботаревской переезжают в дом 31 по Разъезжей улице, где стараниями Чеботаревской был устроен настоящий салон, в котором, по выражению К. Эрберга, «собирался почти весь тогдашний театральный, художественный и литературный Петербург». В салоне на Разъезжей устраивались специальные вечера в честь новых интересных поэтов, — были вечера Анны Ахматовой, Сергея Есенина, Игоря Северянина.
В начале 1910-х годов Фёдор Сологуб заинтересовался футуризмом. В 1912 году Сологуб, главным образом через Чеботаревскую, сближается с группой петербургских эгофутуристов (Иван Игнатьев, Василиск Гнедов и др.). Лирика Сологуба была созвучна идеям эгофутуризма, и Сологуб и Чеботаревская с интересом принимали участие в альманахах эгофутуристических издательств «Очарованный странник» Виктора Ховина и «Петербургский глашатай» Игнатьева. Через последнего Сологуб в октябре 1912 познакомился с автором сильно заинтересовавших его стихов — 25-летним поэтом Игорем Северяниным, и вскоре после этого устроил ему вечер в своём салоне.
«Творимая легенда»
Эстетические искания Сологуба, последовательно обоснованные в эссе «Я. Книга совершенного самоутверждекния» (1906), «Человек человеку — дьявол» (1906) и «Демоны поэтов» (1907), составились, наконец, в богатую символику «творимой легенды».
В статье «Демоны поэтов» и предисловии к переводам Поля Верлена Фёдор Сологуб вскрывает два полюса, определяющих всю поэзию: «лирический» и «иронический» (Сологуб придаёт лирике и иронии своё значение, употребляемое только в его контексте: лирика уводит человека от постылой действительности, ирония его с ней примиряет). Для иллюстрации своего понимания поэтического творчества Сологуб берёт сервантесского Дон-Кихота и его идеал — Дульцинею Тобосскую (всем видимую как крестьянку Альдонсу). К этому дуалистическому символу писатель будет неоднократно обращаться на протяжении последующих нескольких лет в публицистике и драматургии. Реальное, живое воплощение этой мечты Дон-Кихота Сологуб видел в искусстве американской танцовщицы Айседоры Дункан.
В беллетризованной форме свои идеи Сологуб выразил в романе-трилогии «Творимая легенда» (1905—1913). Изначально, задуманный им цикл романов назывался «Навьи чары», и первая часть называлась «Творимая легенда» (1906), за нею следовали «Капли крови», «Королева Ортруда» и «Дым и пепел» (в двух частях), — все они были опубликованы 1907—1913 гг. Затем Сологуб отказался от столь декадентского названия в пользу «Творимой легенды», что более соответсвовало идее романа. Окончательная редакция «Творимой легенды», уже как трилогии, была помещена в XVIII—XX тт. Собрания сочинений изд-ва «Сирин» (1914); годом ранее роман был издан в Германии на немецком). Роман вызвал недоумение критиков.
В следующем романе Фёдора Сологуба «Слаще яда» (1912), напротив, никакой мистики не было. Это была драма о любви мещанской девушки Шани и юного дворянина Евгения. «Творимая легенда» оборачивается полуфарсом, полутрагедией, Сологуб показывает горьчайшую иронию подвига преображения жизни. Роман писался следом за «Творимой легендой», хотя был задуман много ранее.
Турне по России 1913—1917
На фоне повышенного интереса общества к новому искусству и к сочинениям автора «Творимой легенды» в частности, Фёдор Сологуб задумал серию поездок по стране с чтением стихов и лекции о новом искусстве, пропагандировшей принципы символизма. После основательной подготовки и премьеры лекции «Искусство наших дней» 1 марта 1913 года в Санкт-Петербурге, Сологубы вместе Игорем Северяниным выехали в турне. Более месяца продолжалась их поездка по российским городам (от Вильны до Симферополя и Тифлиса.
Основные тезисы лекции «Искусство наших дней» были составлены Чеботаревской, прилежно организовавшей credo сологубовской эстетики по его статьям. При этом были учтены предшествующие работы Д. С. Мережековского, Н. Минского, В. И. Иванов, А. Белого, К. Д. Бальмонта и В. Я. Брюсова. Сологуб развивает мысль о соотношении искусства и жизни. По нему, подлинное искусство влияет на жизнь, заставляет человека смотреть на жизнь уже пережитыми образами, но оно же и побуждает к действию. Без искусства жизнь становится лишь бытом, с искусством же начинается преобразование самой жизни, то есть творчество. А оно, если искренно, всегда будет этически оправданным, — таким образом мораль ставится в зависимость эстетики.
После первых выступлений оказалось, что лекции Сологуба на слух принимались не очень успешно, несмотря на аншлаг во многих городах. Обзоры выступлений в прессе также были двузначными: кто-то не принимал воззрений Сологуба совершенно, кто-то писал о них как о красивом вымысле, и каждый укорял лектора в его нежелании хоть как-то установить контакт с публикой. А чтение стихов Игорем Северяниным, завершавшим лекции Сологуба в первом турне, вообще рассматривалось обозревателями, как намеренное издевательство над литературой и слушателями. «Сологуб, — писал Владимир Гиппиус, — решил своей лекцией высказать исповедание символизма… и произнёс суровую и мрачную речь... Глубока пропасть между этим невесёлым человеком и молодостью, — неуверенно, или равнодушно, рукоплескавшей ему.» Cологубу, внимательно отслеживавшему в прессе все замечания о себе, были известны такие оценки лекции, но менять что-либо в характере выступлений не пытался. Турне были возобновлены и продолжились вплоть до весны 1914 года, завершившись серией лекций в Берлине и Париже.
Успех лекций подтолкнул Фёдора Сологуба расширить свою культуртрегерскую деятельность, результатом чего стало основание своего собственного журнала «Дневники писателей» и общества «Искусство для всех». Сологуб также принимал участие в созданном совместно с Леонидом Андреевым и Максимом Горьким «Российском Обществе по изучению еврейской жизни». Еврейский вопрос всегда интересовал писателя: ещё в статьях 1905 года Сологуб призывал к искорениению всякого официального антисемитизма, а в 1908 году Сологубом был начат роман «Подменённый» (не завершён) — на тему взаимоотношений евреев и рыцарей в средневековой Германии. Зимой 1915 года Сологуб от имени Общества ездил на встречу с Григорием Распутиным, дабы узнать о его отношении к евреям (почему тот превратился из антисемита в сторонника еврейского полноправия). Одним из плодов «Общества по изучению еврейской жизни» стал сборник «Щит» (1915), в котором были опубликованы статьи Сологуба по еврейскому вопросу.
Первую мировую войну Фёдор Сологуб воспринял как роковое знамение, могущее принести множество поучительных, полезных плодов для российского общества, как средство пробуждения в русском народе сознания нации. Однако к 1917 году Сологуб разуверился в таком мистическом свойстве войны для России, убедившись, что никакого духа в этой войне нет в обществе. Проследить отношение писателя к войне и различным общественным вопросам можно по статьям, которые Сологуб еженедельно публиковалмв в «Биржевых ведомостях».
Пафос военной публицистики Сологуба лёг в основу лекции «Россия в мечтах и ожиданиях», с которой Сологуб в 1915—1917 гг. объездил всю Российскую Империю, от Витебска до Иркутска. Как и предыдущая, «Искусство наших дней», новая лекция вызывала прямо противоположные реакции. В провинциальной прессе вновь преобладали прохладные оценки выступлений. Нередко лекции запрещались. Но большинство выступлений прошли с успехом, и как всегда, особенно чутка была молодёжь.
Кроме того, на войну поэт также откликнулся книгой стихов «Война» (1915) и сборником рассказов «Ярый год» (1916), которые получили крайне вялые рецензии в прессе. Стихи и рассказы были призваны поддержать дух и укрепить надежду на победу, однако их содержание вышло искусственным, нередко окрашенным сентиментальностью, столь несвойственной Фёдору Сологубу.
Годы революции (1917—1921)
Февральская революция, обрушившая монархию и создавшая предпосылки для демократического преобразования Российской империи, Фёдором Сологубом была встречена с воодушевлением и большими надеждами. Его, как и остальных деятелей культуры, волновало, что будет с искусством в новой ситуации, кто его будет курировать и от чьего имени. Так 12 марта 1917 года образовался Союз Деятелей Искусства, живейшее участие в работе которого принял Фёдор Сологуб. Однако вскоре Союз Деятелей Искусства сосредоточился на борьбе за влиняние в кабинете создававшегося министерства искусств, против наличия которого особенно выступал Сологуб.
С лета 1917 года газетные статьи Сологуба принимают откровенно антибольшевисткий характер. Если раньше Сологуб и входил в отношения с большевиками, то из позиции «общего врага» (царизм), кроме того, нельзя забывать, что Анастасия Чеботаревская была деятельно связана с революционной средой (её брат был казнён, другой был сослан, а её сестра была родственницей Луначарского). Этим и объясняются контакты Сологубов с левыми (особенно заграницей, где в 1911—1914 гг. Сологуб встречался с Троцким, Луначарским и др.), концерты в пользу ссыльных большевиков.
Вернувшись в конце августа с дачи в Петроград, Сологуб продолжил работу в Союзе Деятелей Искусства, в котором возглавлял литературную курию, — принимая участие в подготовке созыва Собора деятелей искусства. В то же время Сологуб в своей публицистике передавал своё предчувствие беды, пытаясь возбудить гражданские чувства соотечественников, особенно власть придержащих (чуть позже Сологуб признает, что ошибся в Керенском и в генерале Корнилове: первый, по его словам, оказался «болтуном, проговорившим Россию», последний же был «прямым честным человеком»).
Ставшие редкими статьи и выступления Сологуба после Октябрьского переворота были посвящены свободе слова, а также целости и неприкосновенности Учредительного собрания в виду угрозы его разгона. Сологуб с безоговорочной враждебностью отнёсся к большевистскому перевороту и последующему разбою. Всю зиму и весну 1918 года Сологуб пользовался любой возможностью опубликовать «просветительные» статьи, направленные против отмены авторского права, ликвидации Академии Художеств и уничтожения памятников.
«Пайки, дрова, стояние в селёдочных коридорах… Видимо, всё это давалось ему труднее, чем кому-либо другому. Это было ведь время, когда мы, литераторы, учёные, все превратились в лекторов, и денежную единицу заменял паёк. Сологуб лекций не читал, жил на продажу вещей», — вспоминал о жизни в ту эпоху Л. М. Клейнборт. Так или иначе пайки, которые эти организации выдавали признанным «законом» литераторам, были недостаточны, и в условиях абсолютной невозможности издаваться Сологуб сам стал делать книжки своих стихов и распространять их через Книжную Лавку Писателей. Обычно от руки писались 5-7 экземпляров книги и продавались по семь тысяч рублей.
Эта невозможность существования, в конце концов, побудила Фёдора Сологуба, принципиально бывшего против эмиграции, обратиться в декабре 1919 года в советское правительство за разрешением выехать. Но за сим ничего не последовало. Через полгода Сологуб написал новое прошение, на этот раз адресованное лично Ленину. Тогда помимо Сологуба вопрос с отъездом заграницу решался с Блоком, тяжёлая болезнь которого не поддавалась никакому лечению в России. Рассмотрения по делам Сологуба и Блока затягивались. В середине июля 1921 года Сологуб, наконец, получил положительное письмо Троцкого, но отъезд опять сорвался. В конце концов, разрешение-таки было получено, и отъезд в Ревель был запланирован на 25 сентября 1921 года. Однако томительное ожидание, прерываемое несбывавшимися обещаниями, надломило психику жены Сологуба, расположенной к сумасшествию. Именно в это время у неё случился приступ болезни. Вечером 23 сентября 1921 года, воспользовавшись недосмотром прислуги и отсутствием Сологуба, ушедшего для неё за бромом, Чеботаревская отправилась к сестре на Петроградскую cторону. Но не дойдя буквально нескольких метров до её дома, бросилась с Тучкова моста в реку Ждановку. Смерть жены для Фёдора Сологуба обернулась непосильным горем, которое писатель не изжил до конца своих дней. К её памяти Сологуб будет постоянно обращаться в творчестве в оставшиеся годы. После смерти жены Сологуб уже не захотел уезжать из России.
Последние годы (1921—1927)
В середине 1921 года советское правительство издало несколько декретов, ознаменовавших начало эры Новой экономической политики, после чего сразу же ожила издательская и типографская деятельность, восстановились заграничные связи. Тогда же появляются новые книги Фёдора Сологуба: сначала в Германии и Эстонии и затем в Советской России.
Первой их этих книг Сологуба явился роман «Заклинательница змей», изданный в начале лета 1921 года в Берлине. Роман с перерывами писался в период с 1911 по 1918 годы и стал последним в творчестве писателя. Наследуя реалистическое и ровное повествование предыдущего романа, «Слаще яда», «Заклинательница змей» получилась странно далёкой от всего того, что прежде писал Сологуб. Сюжет романа свёлся к нехитрым феодальным отношениям бар и рабочих, разворачивавшимся на живописных волжских просторах. Первая послереволюционная книга стихов «Небо голубое» вышла в сентябре 1921 года в Эстонии (куда в то время пытались выехать Сологубы). В «Небо голубое» Сологуб отобрал неопубликованные стихи 1916—21 гг. В том же издательстве вышел последний сборник рассказов Сологуба — «Сочтённые дни».
С конца 1921 года книги Сологуба начинают издаваться и в Советской России: выходят поэтические сборники «Фимиамы» (1921), «Одна любовь» (1921), «Костёр дорожный» (1922), «Соборный благовест» (1922), «Чародейная чаша» (1922), роман «Заклинательница змей» (1921), отдельное иллюстрированное издание новеллы «Царица поцелуев» (1921), переводы (Оноре де Бальзак, Поль Верлен, Генрих фон Клейст). Новые книги стихов определяли те же настроения, намеченные в «Небе голубом». Наравне с преобладавшими стихотворениями последних лет, были помещены и те, что были написаны несколько десятилетий тому назад. Своею цельностью особенно выделялся сборник «Чародейная чаша».
Фёдор Сологуб остался в СССР и продолжал плодотворно трудиться, много писал — но всё «в стол»: его не печатали. Чтобы продолжать активную литературную деятельность в таких условиях Сологуб с головой ушёл в работу петербургского Союза Писателей (в январе 1926 года Сологуб был избран председателем Союза). Деятельность в Союзе Писателей позволила Сологубу предолеть одиночество, заполнив всё его время, и расширить круг общения: ведь к тому времени почти все бывшие крупные писатели и поэты дореволюционной России, к среде которых принадлежал Сологуб, оказались заграницей.
Последним большим общественным событием в жизни Фёдора Сологуба стало празднование его юбилея — сорокалетие литературной деятельности, — отмеченое 11 февраля 1924 года. Чествование, организованное друзьями писателя, проходило в зале Александринского театра. На сцене с речами выступили Е. Замятин, М. Кузмин, Андрей Белый, О. Мандельштам; среди организаторов торжества — А. Ахматова, Аким Волынский, Вс. Рождественский. Как отмечал один из гостей, всё проходило так великолепно, «как будто все забыли, что живут при советской власти». Это торжество парадоксально оказалось прощанием русской литературы с Фёдором Сологубом: никто из тогдашних поздравителей, равно как и сам поэт, не предполагал, что после праздника больше не выйдет ни одной его новой книги. Была надежда на переводы, которыми Сологуб плотно занялся в 1923—1924 гг., однако большинство из них не увидело свет при жизни Сологуба.
В середине 20-х гг. Сологуб вернулся к публичным выступлениям с чтением стихов. Как правило, они проходили в форме «вечеров писателей», где наряду с Сологубом выступали А. А. Ахматова, Е. Замятин, А. Н. Толстой, М. Зощенко, Вс. Рождественский, К. Федин, К. Вагинов и другие. Новые стихи Сологуба только и можно было услышать из уст автора с петербургских и царкосельских эстрад (летние месяцы 1924—1927 гг. Сологуб проводил в Царском Селе), так как в печати они не появлялись. Тогда же, в начале 1925 и весной 1926 года, Сологуб написал около дюжины антисоветских басен, читались они лишь в узком кругу. По свидетельству Р. В. Иванова-Разумника, «Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как „туполобые“». В качестве внутренней оппозиции режиму (особенно после того, вопрос с эмиграцией отпал) был отказ от новой орфографии и нового стиля летоисчисления в творчестве и личной переписке. Мало надеясь на появление в свет своих книг, Сологуб тем не менее сам, незадолго до смерти, составил два сборника из стихотворений 1925—27 гг. — «Атолл» и «Грумант».
В мае 1927 года, в разгар работы над романом в стихах «Григорий Казарин», Фёдор Сологуб серьёзно заболел. Болен он был давно, и болезнь до того более-менее удавалось подавить, теперь же осложнение оказалось неизлечимым. С лета писатель уже почти не вставал с постели. Осенью началось обострение болезни. Умирал поэт долго и мучительно. Последние стихотворения поэта помечены 1 октября 1927 г.
Умер Фёдор Сологуб 5 декабря 1927 года. Был похоронен рядом с могилой А. Н. Чеботаревской.
КАЗИМИР МАЛЕВИЧ
11(23).02.1878 Киев - 15.05.1935 Ленинград
Родился в семье выходцев из Польши, был старшим среди девятерых детей. В 1889-94 гг. семья часто переезжала с места на место; в селе Пархомовка близ Белополья Малевич закончил пятиклассное агрономическое училище. В 1895-96 гг. непродолжительное время занимался в Киевской рисовальной школе Н. И. Мурашко. С 1896, после переезда в Курск, служил чертежником в техническом управлении железной дороги.Осенью 1905 приехал в Москву, посещал с ознакомительными целями занятия в Московском училище живописи, ваяния и зодчества и Строгановском училище; жил и работал в доме-коммуне художника В. В. Курдюмова в Лефортове. Посещал занятия в частной студии Ф. И. Рерберга (1905-10). Проводя лето в Курске, Малевич работал на пленэре, развиваясь как неоимпрессионист.
Вхождение в круг новаторов
Малевич участвовал в выставках, инициированных М. Ф. Ларионовым: "Бубновый валет" (1910-11), "Ослиный хвост" (1912) и "Мишень" (1913). Весной 1911 сблизился с петербургским обществом "Союз молодежи", членом которого стал в январе 1913 (вышел в феврале 1914); в 1911-14 экспонировал свои работы на выставках объединения, участвовал в вечерах-диспутах. Декоративно-экспрессионистические полотна Малевича рубежа 1900-10-х гг. свидетельствовали об освоении наследия Гогена и фовистов, трансформированного с учетом живописных тенденций русского "сезаннизма". На выставках художником был представлен и его собственный вариант русского неопримитивизма - картины на темы крестьянской жизни (полотна так называемого первого крестьянского цикла) и ряд работ с сюжетами из "провинциальной жизни" ("Купальщик", "На бульваре", "Садовник", все 1911, Стеделик музеум, и др.).С 1912 началось творческое содружество с поэтами А. Е. Крученых и Велимиром Хлебниковым Малевич оформил ряд изданий русских футуристов (А. Крученых. Взорваль. Рис. К. Малевича и О. Розановой. СПб., 1913; В. Хлебников, А. Крученых, Е. Гуро. Трое. СПб., 1913; А. Крученых, В. Хлебников. Игра в аду. 2-е доп. изд. Рис. К. Малевича и О. Розановой. СПб., 1914; В. Хлебников. Ряв! Перчатки. Рис. К. Малевича. СПб., 1914; и др.). Его живопись этих лет демонстрировала отечественный вариант футуризма, получивший название "кубофутуризм": кубистическое изменение формы, призванное утвердить самоценность и самостоятельность живописи, соединилось с принципом динамизма, культивируемым футуризмом ["Точильщик (Принцип мелькания)", 1912, и др.].Работа над декорациями и костюмами к постановке в конце 1913 футуристической оперы "Победа над Солнцем" (текст А. Крученых, музыка М. Матюшина, пролог В. Хлебникова) впоследствии была осмыслена Малевичем как становление супрематизма. В живописи в это время художник разрабатывал темы и сюжеты "заумного реализма", использовавшего алогизм, иррациональность образов как инструмент разрушения окостеневшего традиционного искусства; алогическая живопись, выражавшая заумную, трансрациональную реальность, была построена на шокирующем монтаже разнородных пластических и образных элементов, складывавшихся в композицию, наполненную неким смыслом, посрамляющим обыденный разум своей непостижимостью ("Дама на остановке трамвая", 1913; "Авиатор", "Композиция с Моной Лизой", обе 1914; "Англичанин в Москве", 1914, и др.).
Возникновение супрематизма
После начала 1-й мировой войны исполнил ряд агитационных патриотических лубков с текстами В. В. Маяковского для издательства "Современный лубок".Весной 1915 возникли первые полотна абстрактного геометрического стиля, вскоре получившего наименование "супрематизм". Изобретенному направлению - регулярным геометрическим фигурам, написанным чистыми локальными цветами и погруженным в некую "белую бездну", где господствовали законы динамики и статики, - Малевич дал наименование "супрематизм". Сочиненный им термин восходил к латинскому корню "супрем", образовавшему в родном языке художника, польском, слово "супрематия", что в переводе означало "превосходство", "главенство", "доминирование". На первом этапе существования новой художественной системы Малевич этим словом стремился зафиксировать главенство, доминирование цвета надо всеми остальными компонентами живописи. На выставке "О,10" в конце 1915 впервые показал 39 полотен под общим названием "Супрематизм живописи", в том числе самое знаменитое свое произведение - "Черный квадрат (Черный квадрат на белом фоне)"; на этой же выставке распространялась брошюра "От кубизма к супрематизму". Летом 1916 Малевич был призван на военную службу; демобилизован в 1917. В мае 1917 был избран в совет профессионального Союза художников-живописцев в Москве представителем от левой федерации (молодой фракции). В августе стал председателем Художественной секции Московского Совета солдатских депутатов, где вел обширную культурно-просветительную работу. В октябре 1917 был избран председателем общества "Бубновый валет". В ноябре 1917 московский Военно-революционный комитет назначил Малевича комиссаром по охране памятников старины и членом Комиссии по охране художественных ценностей, в чью обязанность входила охрана ценностей Кремля.
Послереволюционная деятельность
В марте-июне 1918 деятельно сотрудничал в московской газете "Анархия", опубликовав около двух десятков статей. Участвовал в работах по декоративному убранству Москвы к празднику 1 Мая. В июне был избран членом московской Художественной коллегии Отдела Изо Наркомпроса, где вошел в музейную комиссию вместе с В. Е. Татлиным и Б. Д. Королевым. В результате расхождения с членами московской коллегии переехал летом 1918 в Петроград. В петроградских Свободных мастерских Малевичу была поручена одна из мастерских. Оформил петроградскую постановку "Мистерии-Буфф" В. В. Маяковского в режиссуре В. Э. Мейерхольда (1918). В 1918 были созданы полотна "белого супрематизма", последней стадии супрематической живописи.В декабре 1918 вернулся в Москву. Принял руководство живописными мастерскими в московских I и II ГСХМ (в I-х совместно с Н. А. Удальцовой ). В июле 1919 закончил в Немчиновке первый большой теоретический труд "О новых системах в искусстве".В начале ноября 1919 переехал в Витебск, где получил должность руководителя мастерской в Витебском Народном художественном училище, возглавляемом Марком Шагалом. В конце того же года в Москве состоялась первая персональная выставка Малевича; представляя концепцию художника, она разворачивалась от ранних импрессионистических работ через неопримитивизм, кубофутуризм и алогические полотна к супрематизму, делившемуся на три периода: черный, цветной, белый; завершалась экспозиция подрамниками с чистыми холстами, наглядной манифестацией отказа от живописи как таковой.Витебский период (1919-22) был отдан сочинению теоретических и философских текстов; в те годы были написаны почти все философские произведения Малевича, в том числе несколько вариантов фундаментального труда "Супрематизм. Мир как беспредметность". В рамках деятельности созданного им объединения "Утвердителей нового искусства" (Уновис) Малевичем были опробованы многие новые идеи в художественной, педагогической, утилитарно-практической сферах бытования супрематизма.
Научная и педагогическая деятельность
В конце мая 1922 переехал из Витебска в Петроград. С осени 1922 преподавал рисунок на архитектурном отделении петроградского Института гражданских инженеров. Создал несколько образцов и спроектировал супрематические росписи для фарфоровых изделий (1923). Исполнил первые рисунки "планитов", ставших проектной стадией в возникновении пространственно-объемного супрематизма. В 1920-е гг. возглавлял Государственный институт художественной культуры (Гинхук). Руководил также в Гинхуке формально-теоретическим отделом, впоследствии переименованным в отдел живописной культуры. В рамках экспериментальной работы института проводил аналитические исследования, занимался разработкой собственной теории прибавочного элемента в живописи, а также приступил к изготовлению объемных супрематических построений, "архитектонов", служивших, по мысли автора, моделями новой архитектуры, "супрематического ордера", который должен был лечь в основу нового, всеобъемлющего универсального стиля.После разгрома Гинхука в 1926 Малевич вместе с сотрудниками был переведен в Государственный институт истории искусства, где руководил комитетом экспериментального изучения художественной культуры.В 1927 уехал в заграничную командировку в Варшаву (8-29 марта) и Берлин (29 марта - 5 июня). В Варшаве была развернута выставка, на которой прочел лекцию. В Берлине Малевичу был предоставлен зал на ежегодной Большой берлинской художественной выставке (7 мая - 30 сентября). 7 апреля 1927 посетил Баухауз в Дессау, где познакомился с В. Гропиусом и Ласло Мохой-Надем; в том же году в рамках изданий Баухауза была опубликована книга Малевича "Мир как беспредметность". Получив внезапное распоряжение вернуться в СССР, срочно выехал на родину; все картины и архив оставил в Берлине на попечение друзей, так как предполагал в будущем совершить большое выставочное турне с заездом в Париж. По приезде в СССР был арестован и три недели провел в заключении.В 1928 началась публикация цикла статей Малевича в харьковском журнале "Новая генерация". С этого года, готовя персональную выставку в Третьяковской галерее (1929), художник возвратился к темам и сюжетам своих работ раннего крестьянского цикла, датируя новонаписанные картины 1908-10; постсупрематические полотна составили второй крестьянский цикл. В конце 1920-х гг. был создан также ряд неоимпрессионистических произведений, чья датировка была сдвинута автором на 1900-е гг.Еще одну серию постсупрематических картин составили холсты, где обобщенно-абстрагированные формы мужских и женских голов, торсов и фигур использовались для конструирования идеального пластического образа.В 1929 преподавал в Киевском художественном институте, приезжая туда каждый месяц. Персональная выставка в Киеве, работавшая в феврале-мае 1930, была жестко раскритикована - осенью того же года художник был арестован и заключен на несколько недель в ленинградскую тюрьму ОГПУ.В 1931 создал эскизы росписей Красного театра в Ленинграде, интерьер которого был оформлен по его проекту. В 1932-33 гг. заведовал экспериментальной лабораторией в Русском музее. Творчество Малевича последнего периода жизни тяготело к реалистической школе русской живописи. В 1933 возникла тяжелая болезнь, приведшая художника к смерти. По завещанию он был похоронен в Немчиновке, дачном поселке близ Москвы.
ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН
СЕВЕРЯНИН, ИГОРЬ (1887–1941), настоящие имя и фамилия Игорь Васильевич Лотарев, русский поэт. Родился 4 (16) мая 1887 в Петербурге в семье офицера. Из-за сложных отношений между родителями провел отрочество в Сойволе близ г. Череповца Новгородской губ., где находилась усадьба дяди. Учился в Череповецком реальном училище, затем уехал на Дальний Восток, где его отец получил место коммерческого агента. Жизнь на Дальнем Востоке в годы русско-японской войны способствовала тому, что среди любовной лирики, которую начал писать Северянин, появились стихи на патриотические темы. Стихотворение Гибель Рюрика было опубликовано в журнале «Слово и Дело» (1905).
К 1913, согласно его собственной анкетной записи, Северянин издал 35 стихотворных книг, каждая из которых состояла из двух страниц. В ранних стихах ощутимо влияние поэтов К.Фофанова и М.Лохвицкой. В отличие от многих поэтов Серебряного века, Северянин избежал влияния символистов. В 1911 организовал в Петербурге литературную группу «Ассоциация эгофутуристов», в которую вошли И.Игнатьев, К.Олимпов, В.Гнедов, Г.Иванов и др. Программа эгофутуристов, сформулированная Северяниным, предусматривала самоутверждение личности, поиски нового без отвергания старого, смелые образы, эпитеты, ассонансы и диссонансы, осмысленные неологизмы и т.п. Сам Северянин создал множество поэтических неологизмов: безгрезье, чернобровье, лесофея, ветропросвист, лилиебатистовая и др. Впоследствии В.Маяковский признавал, что многому научился у него в сфере словотворчества. Вскоре Северянин расстался с эгофутуристами, на некоторое время примкнул к кубофутуристам, но и этот союз длился недолго.
В 1913 Северянин издал в московском издательстве «Гриф» свою первую большую книгу стихов Громокипящий кубок, с предисловием Ф.Сологуба. Строфа стихотворения Ф.Тютчева дала название сборнику. В первой части сборника, Сирень моей весны, детская чистота и непосредственность чувств сочеталась с манерным эстетизмом. Вторая часть, Мороженое из сирени, была посвящена теме вмешательства цивилизации в мир естественных человеческих отношений. Персонажами стихотворений этой части сборника были «грезэрки», «эксцессерки», «экстазеры» и другие обитатели вывернутого наизнанку современного мира. В третьей части, За струнной изгородью лиры, поэт обретал идеал в искусстве и облагороженной человеком природе. Об этом свидетельствуют названия стихов – Врубель, На смерть Фофанова, Коктебель и др. Северянин утверждал в стихах мысль о том, что мир спасется благодаря красоте и поэзии. Четвертая часть сборника – поэтический манифест эгофутуризма. «Я царь страны несуществующей», – сказал Северянин в этой части Громокипящего кубка. В его поэзии прекрасная несуществующая страна называлась Миррэлия (в честь Мирры Лохвицкой). Выход Громокипящего кубка сделал Северянина кумиром читающей публики. В течение двух лет книга выдержала семь изданий. Северянин сознательно культивировал свой образ изысканного поэта-кумира. Он появлялся на поэтических вечерах с орихедеей в петлице, называл свои стихи «поэзами», читал в напевном ритме, отвечавшем их ярко выраженной музыкальности. «Поэт и его слава» – эта тема заняла важное место в творчестве Северянина. Ему принадлежат знаменитые строки: «Я, гений Игорь Северянин, / Своей победой упоен: / Я повсеградно оэкранен! / Я повсесердно утвержден!» Однако лирический герой поэз Северянина существенно отличался от самого поэта. Его близкий друг Г.Шенгели вспоминал: «Игорь обладал самым демоническим умом, какой я только встречал... Игорь каждого видел насквозь, непостижимым чутьем, толстовской хваткой проникал в душу, и всегда чувствовал себя умнее собеседника...». Северянин утверждал право поэта быть аполитичным и писать так, как это ему свойственно, вне зависимости от общественных событий. В разгар Первой мировой войны выпустил сборник Ананасы в шампанском (1915), образный строй которого соответствовал названию. После Октябрьской революции Северянин поселился в Эстонии. Жил в уединении в рыбачьем поселке Тойла. Ему удалось издать несколько поэтических книг, в числе которых Падучая стремнина. Роман в стихах (1922), Соловей (1923) и др. В стихотворении Классические розы (1925) Северянин пророчески написал: «Как хороши, как свежи будут розы, / Моей страной мне брошенные в гроб!» Несмотря на то, что Северянина считали «буржуазным», в 1918 на вечере в Политехническом музее в Москве он был назван «королем поэтов», победив Маяковского. Многие его стихи были положены на музыку и исполнялись А.Вертинским. Умер Северянин в Таллинне 20 декабря 1941.
(1891? - 1957)
Владимир Робертович Гольцшмидт - фигура весьма одиозная даже среди футуристов. Он осуществил их идеи "на практике", был "футуристом жизни": поражал публику экстравагантными номерами, демонстрировал свою физическую силу, ломал доски о собственную голову, соорудил самому себе гипсовый памятник в Москве, всячески пропагандировал здоровый и энергичный образ жизни. В 1917 году он вместе с В. Каменским организовал в Москве "Кафе поэтов". С. Спасский вспоминал о выступлении Гольцшмидта в этом кафе: "Проповедник выходил в яркой шелковой рубахе с глубоким декольте. Шея его действительно была крепкой. Да и весь он выглядел могуче. <…> Долой условности, ближе к природе,загорайте на солнце, освободитесь от воротничков! <…> Тут же на лекции демонстрировал он дыхание, позволяющее сохранять тепло. Совсем ни к селу ни к городу читал стихи, преимущественно Каменского. Впрочем, и одно своё, воспевающее его собственные качества.
Но главный, центральный номер преподносился в конце. Г<ольцшмидт> брал деревянную доску. Публика призывалась к молчанию. Г<ольцшмидт> громко и долго дышал. И вдруг хлопал себя доскою о темя. Все вскрикивали. Доска раскалывалась на две. Аплодисменты. Г<ольцшмидт> стоял гордо. Во всеуслышанье сообщал свой адрес. Желающих поздороветь просил обращаться к нему".
В 1918 году Гольцшмидт уехал на Дальний Восток, где выпустил сборник "Послания Владимира жизни С ПУТИ К ИСТИНЕ" (Камчатка, Петропавловск,1919). "Самоутверждаясь" в показательно футуристическом духе, он отвергал уже и прежних соратников: "Что мне поэты Маяковский/Давид Бурлюк Каменский с Камы…" (Мой Гимн).
ОЛЬГА РОЗАНОВА
Родилась в г. Меленки Владимирской губернии 21 июня 1886 года. В 1896 г. семья Розановых переезжает во Владимир. Ольга посещает женскую гимназию, которую заканчивает в 1904 г. В тот же год Розанова приезжает в Москву. Там она поступает на курсы в училище живописи и скульптуры Большакова. Одновременно она занимается в школе рисования К.Юона.
В 1910 г. Художница переезжает в Петербург. Там она примыкает к объединению художников "Союз молодежи" и в апреле 1910 г. дебютирует на выставке, организованной этим объединением. Немного позже Розанова знакомится с А. Крученых, оказавшим в последующем большое влияние на ее творчество. Художница оформляет несколько футуристических книг ("Бух лесиный", "Взорваль" и др. Крученых, сборник "Рыкающий Парнас"). Под влиянием "заумного языка" Крученых Розанова сама начинает писать стихи.
В 1913 г. В сборнике "Союза молодежи" выходит статья Розановой "Основы нового творчества и причины его непонимания".
С участием Розановой проходят все основные выставки современного искусства ("Левые течения", "Трамвай В", "0,10", "Бубновый валет", "Современная русская живопись" и др.).
В 1916 г. художница вступает в общество "Супремус". В этом же году она опять переезжает в Москву.
После событий 1917 г. Розанова становится активной участницей реорганизации искусства. После октября 1917 г. руководит художественно-промышленным подотделом ИЗО Наркомпроса. По предложенному Розановой проекту для празднования 1 мая 1918 г. оформляется Москва.
7 ноября 1918 г. Ольга Розанова умерла от дифтерита.
БОРИС ПОПЛАВСКИЙ
ПОПЛАВСКИЙ, БОРИС ЮЛИАНОВИЧ (1903–1935), русский поэт и прозаик. Родился 24 мая (6 июня) 1903 в Москве, выходец из родовитой польско-литовско-украинской семьи. Отец – выпускник Московской консерватории, один из учеников П.И.Чайковского. В доме Поплавских в арбатском переулке собирался литературно-музыкальный кружок, сестра поэта Наталья опубликовала в 1917 Стихи зеленой дамы.
В 1918 семья разделилась: Наталья с матерью остались в Москве, Поплавский с отцом переехали в Харьков, затем в Ялту. Одно из первых произведений Поплавского Ода на смерть государя императора относится к этому времени. В ялтинском Чеховском кружке он впервые выступил с чтением своих стихов. Первая публикация состоялась в 1920 в Ростове-на-Дону.
С 1920 Поплавский в эмиграции, сначала в Константинополе, затем в Берлине, наконец в Париже. Долгое время Поплавский не печатался. Его дебют в эмиграции состоялся в 1928 в журнале «Воля России», хотя в списках стихи, впоследствии составившие единственную прижизненно изданную книгу Флаги (1931), были известны парижским литературным кругам и раньше, а время от времени Поплавский принимал участие в вечерах молодой поэзии. С появлением подборок его стихов в журналах «Звено», «Современные записки», «Числа» за Поплавским установилась репутация «самого сильного голоса» из прозвучавших в поэзии изгнания (Г.Адамович), «самого взрослого, самого законченного» из «молодых поэтов» (К.Мочульский).
Своеобразие поэзии Поплавского, часто вызывавшей сравнения с Блоком, родство с которым, по мнению Адамовича, прорывалось «сквозь другие влияния, уклонения, подражания, привязанности», заключалось в том, что она была рождена не памятью об утраченной России, а исключительно опытом эмигрантской жизни. С юности испытав сильное тяготение к французской поэтической традиции и особенно к А.Рембо, Поплавский следил и за модернистскими веяниями западной культуры 1920-х годов. И по своим преобладающим мотивам, и по главным особенностям художественного языка стихотворения Поплавского выразили позицию и поэтику «Парижской ноты», основные устремления которой охарактеризованы в его статьях на страницах «Чисел».
Постепенно поэзия Поплавского все более отчетливо начала говорить об искании Бога, о боли и муках этого пути – поэтическая тема, которая занимает главенствующее место во многих стихотворениях, составивших посмертно изданные книги Снежный час (1936), В венке из воска (1938), Дирижабль неизвестного направления (1965).
Еще в Берлине Поплавский начал писать роман Аполлон Безобразов, завершенный им десять лет спустя в Париже (1932), публиковавшийся отрывками в журналах «Числа» и «Встречи», полностью напечатанный только в 1992. Идея романа была подсказана единственным крупным прозаическим произведением Э.По Повесть об Артуре Гордоне Пиме, где явь отступает перед страшными видениями моряка на гибнущем корабле. Смешение реальности и фантасмагории образует ткань построенного в виде фрагментов романа о мистике и стоике, фигура которого многим напоминала Александра Гингера – поэта, близкого «Парижской ноте».
Второй роман Поплавского Домой с небес остался в рукописи (фрагменты появились в 1936–1938, полное издание в 1993). Это автобиографическое повествование, лишенное фантастики и воссоздающее типичную для творчества Поплавского драму одиночества, непонятости, «глухонемоты», «беспамятства» и безнадежности, которой кончаются попытки выработать для себя последовательную жизненную позицию. Любовь к девушке, тщетно зовущей героя вернуться «с небес», то есть из книг, снов и видений, подогреваемых искусственными стимуляторами, в реальное пространство человеческих обязанностей и забот, кончается для него еще одной травмой, после которой надежды на духовное спасение не остается.
Поплавский вел дневники, после его смерти сохраненные другом писателя Н.Д.Татищевым и изданные в 1996. Они показывают глубину и постоянство интереса Поплавского к метафизическим проблемам большой сложности, его увлечение теософией и поисками критериев разграничения добра и зла. Частично дневниковые записи использованы в обоих романах Поплавского.
Первая публикация фрагментов этого текста (1938) вызвала отклик Н.Бердяева: отметив, что записи Поплавского «поражают отсутствием простоты и прямоты», он вместе с тем почувствовал в них «подлинное религиозное беспокойство и искание».
Умер Поплавский в Париже 9 октября 1935.
ЕЛЕНА ГУРО
Елена (Элеонора) Генриховна Гуро, в браке Матюшина (18 (30) мая 1877, Петербург - 23 апреля (6 мая) 1913, Уусикиркко, Выборгская губерния, Великое княжество Финляндское) - русская поэтесса, прозаик и художница.
Дочь высокопоставленного военного: отец Гуро был секретарём штаба Петербургского ВО и войск гвардии при в. кн. Владимире Александровиче, генерал-лейтенантом; дед по матери - педагог и детский литератор М. Б. Чистяков; сестра Елены, Екатерина Низен, участвовала в публикациях футуристов. Получила художественное образование, занималась живописью в мастерской Я. Ф. Ционглинского, где познакомилась с будущим мужем, музыкантом и художником-авангардистом М. В. Матюшиным. В 1906-1907 брала уроки живописи у Л. С. Бакста и М. В. Добужинского.
В 1909 издала первую книгу рассказов, стихов и пьес "Шарманка"; тираж при жизни Гуро остался не распроданным, и оставшиеся экземпляры поступили повторно в продажу после её смерти. К книге сочувственно отнеслись Вячеслав Иванов, Лев Шестов, Алексей Ремизов и Александр Блок, с которым Гуро была знакома лично (Гуро иллюстрировала его стихи в альманахе "Прибой") и который проявлял к её творчеству и личности постоянный интерес.
В 1908-1910 Гуро и Матюшин входят в складывающийся круг русских кубофутуристов-"будетлян" (Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников), они встречаются в доме Матюшиных на улице Песочной в Петербурге (ныне Профессора Попова, Петроградская сторона), там основывается издательство "Журавль", в 1910 выходит первый сборник кубофутуристов "Садок судей", где участвует и Гуро. В 1910-1913 она активно выступает и как художник, на выставках левого "Союза молодёжи" и т. п.
В 1912 Елена Гуро выпускает второй сборник "Осенний сон" (положительная рецензия Вяч. Иванова), включающий одноименную пьесу, ряд фрагментов и иллюстрации автора. Наиболее известная её книга, состоящая в основном из стихотворений, но включающая дневниковые фрагменты - "Небесные верблюжата" (1914) - вышла посмертно. Творчество Гуро вызывало сочувственный отклик самых разных критиков, в том числе отрицательно настроенных к футуризму (так, Владислав Ходасевич противопоставлял её остальным футуристам).
Для творчества Гуро характерен синкретизм живописи, поэзии и прозы, импрессионистическое восприятие жизни, поэтика лаконического лирического фрагмента (влияние Ремизова, "симфоний" Андрея Белого, "стихотворений в прозе" Бодлера и связанной с ним традиции), свободный стих, эксперименты с заумью ("Финляндия"). Излюбленные тематики: материнство (в ряде стихотворений отражена тоска по умершему сыну "Вильгельму Нотенбергу", которого на самом деле не было), распространяющееся на весь мир, пантеистическое ощущение природы, проклятие городу, в некоторых стихотворениях социальные мотивы.
Елена Гуро умерла на своей финляндской даче от лейкемии, похоронена там же; могила её не сохранилась. Её памяти футуристы посвятили сборник "Трое", среди молодых петроградских поэтов в 1910-е поддерживался культ Гуро, существовало посвященное ей издательство "Дом на Песочной" (продолжавшее "Журавль").
Интерес к Гуро пробудился в 1970-е годы; в 1988 в Стокгольме издан её сборник "Selected prose and poetry", в 1995 году там же - неизданные произведения из архивов, а в 1996 в Беркли, Калифорния - "Сочинения". В России изданы два сборника избранного с одинаковым названием "Небесные верблюжата": в Ростове-на-Дону в 1993 и в Петербурге в издательстве "Лимбус Пресс" в 2002, кроме того, в Петербурге вышли сборники "Из записных книжек" (1997) и "Жил на свете рыцарь бедный" (1999). Творчеству Гуро посвящено большое количество исследований в России и за рубежом.
ВАСИЛИСК ГНЕДОВ
Василиск Гнедов (настоящее имя - Василий Иванович Гнедов; 6 марта 1890, слобода Маньково Берёзовская Донецкого округа области Войска Донского - 5 ноября 1978, Херсон) - русский поэт-авангардист, один из лидеров движения эгофутуристов.
Биография
Василий Гнедов родился в семье мещанина и крестьянки. Учился сначала в земской школе, затем в начальном училище в станице Каменской и в средне-техническом училище в Ростове-на-Дону, из последнего класса которого был исключён.
В 1912 году приехал в Петербург, вскоре сошёлся с эгофутуристами. Участвовал в выпуске нескольких сборников эгофутуристов. В 1913 году в издательстве "Петербургский глашатай" вышли две книги стихов Гнедова - "Гостинец сентиментам" и "Смерть искусству: пятнадцать (15) поэм"; в 1914 - "Книга Великих" (совместно с П. Широковым). С 1914 года Гнедов сблизился с кубофутуристами, в 1917-1918 совместно с некоторыми из них (В. Хлебников, В. В. Маяковский, В. В. Каменский) участвовал в выступлениях и диспутах, но так и не примкнул к их движению. В 1915-1916 участвовал в Первой мировой войне, в 1917 - в обеих российских революциях (с 1925 состоял в ВКП(б)).
С 1921 г. отошёл от литературных дел (не перестав писать стихи), работал инженером. В 1936 году был репрессирован и около 20 лет провёл в лагерях.
Творчество
Гнедов известен по своим заумным стихотворениям, что стилистически приближает его к кубофутуризму. Скандальную известность Гнедову принесла "Поэма конца", которой заканчивалась книга "Смерть искусству": в ней не было ни одного знака (в печатном виде она представляла собой белую страницу с названием), а при чтении её вслух Гнедов, по свидетельству Владимира Пяста, делал только один жест рукой, не произнося ни слова: "Слов она "(поэма) " не имела и вся состояла только из одного жеста руки, поднимаемой перед волосами, и резко опускаемой вниз, а затем вправо вбок. Этот жест, нечто вроде крюка, и был всею поэмой" [Пяст В. Встречи / В.Пяст; Вступ. ст., подгот. текста, коммент. Р. Тименчика. - М.: Новое литературное обозрение, 1997. С. 56] . К этому финалу постепенно вели всё более и более укорачивающиеся "поэмы" сборника "Смерть искусству", среди которых были такие тексты, как "Буба. Буба. Буба", "У-" и "Ю" (предпоследняя). Эпатаж был неотъемлемой деталью творчества Гнедова.
АЛЕКСАНДР ВВЕДЕНСКИЙ
Введенский Александр Иванович (1904 - 1941), поэт.
Родился 23 ноября (6 декабря н.с.) в Петербурге в семье экономиста. Учился в гимназии, затем в школе им. Л.Лентовской, которую окончил в 1921, не сдав экзамена по русской литературе. Но уже в школе начал писать стихи. В те годы любимым поэтом был А.Блок. В 1920-е испытал сильное влияние футуризма. Особенно ценил поэзию Крученых.
По окончании школы поступает сначала на юридический факультет Петроградского университета, затем на китайское отделение Восточного факультета, но вскоре оставляет и его. Работал письмоводителем, затем в 1921 - 22 на электростанции "Красный Октябрь". Однако все интересы Введенского - в литературе. В эти годы расширяется круг поэтических, литературных связей поэта, его контакты в мире искусства. Он бывает у Клюева, посещает Кузмина, знакомится с Хармсом, который становится его близким другом. В 1925 они выступают в имажинистском сборнике "Необычайные свидания друзей" со своими стихами, вступают в Ленинградский союз поэтов, участвуют в сборниках "Собрание стихотворений", в группе заумников (эта деятельность не была ни плодотворной, ни долгой). Стремятся объединить "все левые силы", и в 1927 появляется литературно-театральная группа под названием "ОБЭРИУ" (Объединение Реального Искусства), деятельность которой заключалась в проведении театрализованных выступлений-концертов, часто сопровождавшихся скандалами (надписи бывали такими: "Искусство - это не шкал", "Мы не пироги" и др.). Они провозглашали себя "творцами не только нового поэтического языка, но и создателями нового ощущения жизни и ее предметов". Просуществовали до 1930, когда были разгромлены. Введенский с 1928 выступал как детский писатель, сотрудничал в журнале "Еж" и "Чиж".
К 1931 почти все ОБЭРИУты были арестованы. Введенский был снят с поезда 10 декабря. Им инкриминировалось, что они отвлекают людей от задач строительства социализма своими "заумными стихами". Введенского обвиняли во "вредительстве в области детской литературы". 21 марта 1932 был освобожден, но лишен прав проживания в 16 пунктах СССР сроком на 3 года. Жил в Курске, затем переехал в Вологду, а завершил ссылку в Борисоглебске в 1933.
По возвращении в Ленинград вступает в Союз писателей. В 1933 - 34 написаны лучшие стихи Введенского - "Мне жалко, что я не зверь", "Приглашение меня подумать", "Четыре описания" и др. В 1936, будучи в Харькове, женится и уезжает с женой на Кавказ, потом возвращается в Харьков, где живет, иногда наезжая в обе столицы. Работает в детской литературе, зарабатывает сочинением клоунских реприз, куплетов, миниатюр. В 1939 пишет пьесу "Елка у Ивановых". Незадолго до войны писал пьесу для кукольного театра С.Образцова. В эти годы мало выступал со своими стихами. Последние произведения - пьесы "Потец", "Где. Когда".
В 1941 немцы приближались к Харькову, и семья должна была эвакуироваться. Поезд был переполнен, поэтому было решено остаться и ждать следующего, который должен был идти через несколько дней. Однако дальше эвакуации не было. Через два дня Введенский был арестован, обвинен по "контрреволюционной" статье 54 - 10. Точная дата смерти неизвестна. Позднее в реабилитационном документе стояла дата - 20 декабря 1941.
ПАВЕЛ ФИЛОНОВ
Павел Николаевич Филонов (1883, Москва - 1941, Ленинград) - русский художник, теоретик искусства, поэт.
Родился в Москве 27 декабря 1882 по ст. стилю, т. е. 8 января 1883 - по новому.
Родители Филонова, как он сам пишет, - "мещане г. Рязани"; мать была прачкой, отец - кучером, а позже - извозчиком.
Рано начал рисовать. До одиннадцати лет он был танцором в московских театрах. Вышивал, как и его сёстры, полотенца, скатерти. Окончил в Москве начальную школу.
После переезда в Петербург в 1897 году Филонов поступил в живописно-малярные мастерские и по окончании оных работал "по малярно-живописному делу". Параллельно, с 1898 года он посещал вечерние рисовальные классы Общества поощрения художеств, а с 1903 - учился в частной мастерской академика Л. Е. Дмитриева-Кавказского (1849-1916).
В 1905 - 07 г.г. Филонов путешествовал по Волге, Кавказу, посетил Иерусалим.
Завершив занятия в частной мастерской, Филонов пытался трижды поступить в Петербургскую Академию художеств; в 1908 г. был принят вольнослушателем в школу при Академии художеств, из которой он "добровольно вышел" в 1910 г.
К 1910 г. относится участие Филонова в выставке "Союза молодёжи", созданного по инициативе Е. Г. Гуро и М. В. Матюшина; к зиме 1910 г. - "первая картина" (по утверждению самого художника) - "Головы" (картон, масло, 28,5 Х 47,5 см.).
Филонов участвует в выставках и мероприятиях "Союза…" до его распада в 1914 г. К этому периоду относятся "Пир королей", 1913 г. (холст, масло, 175 Х 215 см.), "Крестьянская семья", 1914 г. (х., м., 159 Х 128 см.), "Мужчина и женщина", 1912 - 13 г.г. (бумага, смеш. техника, 31 Х 23,3 см.), а так же - многочисленные работы на бумаге и картоне, которые он (уже) называет "формулами": формула цветка, городового, пролетариата и т. п.
В 1912 г. Филонов пишет статью "Канон и закон", где уже ясно сформулированы принципы аналитического искусства: антикубизм, принцип "органического" - от частного к общему. Филонов не отрывается от природы, как кубисты, но стремится её постичь, анализируя элементы формы в их непрерывном развитии.
Художник совершает поездки по Италии, Франции и в 1913 г. пишет декорации для постановки трагедии В.Маяковского "Владимир Маяковский" в театре петербургского Луна-парка. К этому периоду относится сближение Филонова с Велимиром Хлебниковым (облик Филонова угадывается в рассказе Хлебникова "Ка"). Филонов написал портрет поэта (не сохранился) и иллюстрировал его "Изборник", 1914 г., а в 1915 г. опубликовал свою поэму "Проповедь о проросли мировой", с рисунками, по духу напоминающими хлебниковские.
В 1915 г. Филонов и его группа выпустили манифест "Интимная мастерская живописцев и рисовальщиков "Сделанные картины"", где провозглашается реабилитация живописи (в противовес Малевичу) и картин, "сделанных картин и сделанных рисунков". Каждое прикосновение к холсту, по Филонову, - "единица действия", атом. "Упорно и точно рисуй…вводи прорабатываемый цвет в каждый атом, чтобы он туда въедался, как тепло в тело или органически был связан с формой, как в природе клетчатка цветка с цветом". Филонову важны методы, которыми действует природа, а не она сама. Его метод включает равнозначно абстрактное и фигуративное.
В 1915 г. Филонов пишет "Цветы мирового расцвета" (х., м., 154,5 Х 117 см.), которая войдёт в цикл "Ввод в мировой расцвет"; осенью 1916 г. он мобилизован на войну и направлен на Румынский фронт рядовым 2-го полка Балтийской морской дивизии. Павел Филонов принимает активное участие в революции и занимает должности председателя Исполнительного военно-революционного комитета Придунайского края в Измаиле и т. п.
В 1918 г. он вернулся в Петроград и принял участие в Первой свободной выставке произведений художников всех направлений - грандиозной выставке в Зимнем дворце. Виктор Шкловский приветствует художника, отмечая "громадный размах, пафос великого мастера". На выставке были представлены работы из цикла "Ввод в мировой расцвет". Две работы: "Мать", 1916 г. и "Победитель города", 1914-15 г.г. (обе - смешанные техники на картоне или бумаге) были подарены Филоновым государству. В 1922 г. он дарит также две работы Русскому музею (в том числе - "Формулу петроградского пролетариата", 1920-21 г.г. - х., м., 154 Х 117 см.); заметим, что все основные работы Филонова, находятся в ГРМ, по завещанию самого художника и благодаря сохранившей эти работы сестре Филонова - Глебовой, Евдокии Николаевне (1888-1980).
К 1922 г. относится попытка Филонова реорганизовать живописный и скульптурный факультеты Академии художеств в Петрограде - безуспешная; идеи Филонова не находят официальной поддержки. Но Филонов прочёл ряд лекций по теории и "идеологии" аналитического искусства. Конечным результатом была "Декларация "Мирового расцвета"" - наиболее важный документ аналитического искусства. Филонов там настаивает, что, кроме формы и цвета, есть целый мир невидимых явлений, которые не видит "видящий глаз", но постигает "знающий глаз", с его интуицией и знанием. Художник представляет эти явления "формою изобретаемою", т. е. беспредметно.
Попытка художника зрительно воссоздать параллельный природе мир, т. е. уйти от реальности в изобретаемое, отвлечённое, несмотря на революционно-пролетарскую фразеологию Филонова, становится опасной утопией. Постепенно вокруг художника воздвигается "берлинская стена" изоляции и отвержения. Филонов пытается удержаться, создавая группу "мастеров аналитического искусства" - МАИ; в 1927 г. эта группа филоновцев выставляется в Доме печати и участвует в постановке "Ревизора" Гоголя. Позже Филонов курирует работу учеников, иллюстрировавших карело-финский эпос "Калевала".
Сам Филонов не принимает заказов и преподаёт бесплатно; он получает изредка пенсию, как "научный работник 3-го разряда" (или же - "художник-исследователь", согласно Филонову).
Мастер голодает, экономит на чае и картошке, питаясь лепёшками, но не забывая о щепотке махорки… Он часто пишет масляными красками по бумаге или картону (многие шедевры, как "Формула империализма", 1925 г., 69,2 Х 38,2 см.; "Нарвские ворота", 1929 г., 88 Х 62 см.; "Животные", 1930 г., 67,5 Х 91 см.; одна из последних работ Филонова - "Лики", 1940 г., 64 Х 56 см.).
К этому периоду относятся так же важные работы на холсте, как два варианта "Формулы весны", 1927-29 г.г. (второй монументальный холст - 250 Х 285 см.), "Живая голова", 1923 г., 85 Х 78 см.; динамичное - "Без названия", 1923 г., 79 Х 99 см. и "Композиция", 1928-29 г.г., 71 Х 83 см.
Филонов умер от голода в блокадном Ленинграде 3 декабря 1941 г.; похоронен на Серафимовском кладбище.
БОРИС ЗЕМЕНКОВ
Земенков Борис Сергеевич (1903, Москва - 1963, Абрамцево Московской области), художник, поэт, москвовед. Родился на Плющихе, с 1907 родители Земенкова снимали квартиру в 1-м Переяславском переулке, затем у Красных ворот, на углу Орликова переулка (Доходный дом Афремова). В дальнейшем Земенков жил в Большом Козловском переулке. В 1918-21 учился в МУЖВЗ (Вхутемасе). В 1919 участвовал на стороне Красной Армии в боях на Восточном фронте; в 1920 издал книгу стихов "Стеарин с проседью. Военные стихи экспрессиониста", вошёл в группу экспрессионистов, но вскоре вышел из неё. Посещал вечера в литературном кафе "Домино", "Стойло Пегаса", позднее изобразил их в серии "акварелей-воспоминаний", был знаком с Н.Н. Асеевым, С.А. Есениным, В.В. Маяковским, С. Спасским и др. В середине 20-х гг. вошёл в объединение художников "Бытие", отвергавшее крайности авангардизма. В 1926 участвовал в выставке "Бытия" (московские пейзажи "Сорок сороков", "Говорящие камни" и др.). Много работал в жанре городского пейзажа ("Булочная", "Огни города", "Дом с колоннами", "Новая Москва"), создал серию зарисовок памятных литературных домов в том виде, который они имели, когда в них жил тот или иной писатель. Участвовал в деятельности общества "Старая Москва". В 1941 в Москве и Ленинграде состоялась выставка акварелей Земенкова "Литературный Петербург и Москва". В годы Великой Отечественной войны создал серию рисунков "Москва в ноябре-декабре 1941 года", плакаты для "Окон ТАСС", написал статью "По литературной Москве, пострадавшей от фашистских бомб" (1942; не опубликована). К 40-м гг. относится серия акварелей и "рисунков-реставраций" зданий, связанных с жизнью В.Г. Белинского, Н.И. Новикова, Л.Н. Толстого, А.П. Чехова и других писателей, выполненных для Литературного музея и Музея истории и реконструкции Москвы. В эти же годы публиковал в газетах и различных сборниках статьи о памятных местах Москвы и Подмосковья. Автор работ "По чеховским местам в Москве" (в книге "Литературные экскурсии по Москве", 1948), "Белинский в Москве" (в книге "Литературное наследство", т. 57, 1951), "Н.В. Гоголь в Москве" (в книге "Труды Музея истории и реконструкции Москвы", в. 4, 1954), "Памятные места Москвы" (1959), "М.С. Щепкин в Москве" (1966), раздела "Литературные места" в книге: "Подмосковье. Памятные места в истории русской культуры XIV-XIX веков" (1962). В 1962 вышел составленный Земенковым сборник воспоминаний о Москве первой половины XIX в. "Очерки московской жизни". Многие картины, акварели и рисунки Земенкова хранятся в Музее истории Москвы.
Литература: Муравьев В.Б., "Поправляйте и продолжайте", в сборнике: Краеведы Москвы, в. 2, М., 1995.
ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ
Хлебников, Велимир (1885-1922), наст. имя Виктор Владимирович, русский поэт. Родился 28 октября (9 ноября) 1885 в Малодербетовском улусе Астраханской губернии в семье орнитолога и лесовода, впоследствии — основателя первого в СССР заповедника. С раннего детства Хлебников сопровождал отца в поездках, вел фенологические и орнитологические записи, позже участвовал в научных экспедициях в Дагестан, вместе с братом в 1905 совершил самостоятельное научное путешествие на Урал. Первое из его сохранившихся стихотворений начиналось строкой «О чем поешь ты, птичка в клетке?..» Мать Хлебникова посвятила себя воспитанию пятерых детей, которые благодаря ей получили хорошее домашнее образование, приобрели вкус к литературе, живописи и истории.
В связи со служебными обязанностями отца семья часто переезжала. В 1897 Хлебников пошел в 3-й класс Симбирской гимназии, затем семья переехала в Казань, где будущий поэт окончил гимназию и в 1903 поступил в университет. В годы учебы писал стихи и прозу, занимался живописью, математикой, биологией, химией, философией, изучал японский язык. Университетские профессора считали его многообещающим натуралистом. Сам же Хлебников в 1904 писал о себе: «Пусть на могильной плите прочтут: «Он нашел истинную классификацию наук, он связал время с пространством, он создал геометрию чисел. Он нашел славяний, он основал институт изучения дородовой жизни ребенка…».
В 1908 Хлебников приехал в Петербург и поступил в университет — сначала на естественный факультет, затем на историко-филологический (оставил учебу в 1911). Сблизился с кругом символистов, посещал «среды» Вяч.Иванова и «Академию стиха» при журнале «Аполлон», где встречался с акмеистами. Хлебникова сближал с символистами интерес к мифологии, русской истории и фольклору (именно в кругу Вяч.Иванова он получил древнее славянское имя Велимир). Однако уже в эти годы у Хлебникова появились отличные от символистов и акмеистов взгляды на природу слова. С 1905, тяжело переживая поражение России в русско-японской войне и поражение Первой русской революции, он пытался вывести числовые законы Времени, влияющие на судьбы человечества.
В 1908 в журнале «Весна» было опубликовано первое стихотворение Хлебникова Искушение грешника. Тогда же состоялось его знакомство с В.Каменским, Д.Бурлюком и др. членами группы «Гилея», к которым затем присоединились В.Маяковский и Б.Лившиц. Вскоре Хлебников стал главным теоретиком футуризма, который называл «будетлянством». Его стихи вошли в футуристический сборник Садок судей (1910), которым заявило о себе новое литературное движение. В том же году вышло еще несколько поэтических и теоретических книг Хлебникова — Ряв!, Творения 1906-1908 и др. Знаменитый сборник футуристов Пощечина общественному вкусу (1912) наполовину состоял из стихов Хлебникова — Кузнечик, Бобэоби пелись губы… и др. Ритмический и звуковой строй этих стихов, а также написанных к тому времени пьесы Маркиз Дэзес (1909-1911) и поэмы Журавль (1909) был ориентирован на разговорную речь. В Пощечине общественному вкусу была напечатана составленная Хлебниковым таблица Взор на 1917 год, в которой он, согласно своим исчислениям законов времени, предсказал «падение государства».
В 1912 была издана книга Хлебникова Учитель и ученик, в которой он изложил основы будетлянства как нового искусства. Его поэтико-лингвистические исследования легли в основу «заумного языка», разработанного им совместно с поэтом А.Крученыхом и воплощенного в их общей поэме Игра в аду (1912). В общем сборнике Крученыха и Хлебникова Слово как таковое (1913) о «зауми» было сказано, что она пользуется «разрубленными словами, полусловами и их причудливыми хитрыми сочетаниями». По определению Хлебникова, в «зауми» происходит «сопряжение корней» слов, первоначально разложенных на фонетические составляющие.
С началом Первой мировой войны Хлебников начал изучать законы прошлых войн, чтобы предсказать ход текущей войны. Результатом этой работы стали книги Битвы 1915-1917 гг. Новое учение о войне (1915) и Время мера мира (1916). Неприятие мировой бойни составляет содержание поэмы Война в мышеловке (1915-1922) и других произведений этого периода.
В 1916 Хлебников был призван в армию и оказался в запасном полку в Царицыне, где, по его словам, «прошел весь ад перевоплощения поэта в лишенное разума животное». С помощью знакомого врача ему удалось добиться освобождения от армии. В это время поэт мечтал создать общество Председателей Земного Шара, в которое мог бы войти каждый, кто ощущает свое единство с человечеством и ответственность за его судьбу. В понимании Хлебникова, искусство имеет жизнестроительное значение в судьбе поэта-«творянина». С необходимостью внебытового существования «творянина» связаны странствия поэта по России. Хлебников считал, что «стихи — это все равно что путешествие, нужно быть там, где до сих пор еще никто не был». Образ жизни Хлебникова точно охарактеризован в воспоминаниях поэта Н.Асеева: «В мире мелких расчетов и кропотливых устройств собственных судеб Хлебников поражал своей спокойной незаинтересованностью и неучастием в людской суетне. Меньше всего он был похож на типичного литератора тех времен: или жреца на вершине признания, или мелкого пройдоху литературной богемы. Да и не был он похож на человека какой бы то ни было определенной профессии. Был он похож больше всего на длинноногую задумчивую птицу… Все окружающие относились к нему нежно и несколько недоуменно».
Октябрь 1917 Хлебников встретил в Петрограде. Впоследствии описал увиденное в поэме Ночной обыск (1921). В 1918 находился в Астрахани и описал свои впечатления в поэме Ночь перед Советами (1921). В 1920-1921 на Украине Хлебников стал свидетелем разгрома армии Деникина, который описал в поэмах Ночь в окопе (1920), Каменная баба (1919), в рассказе Малиновая шашка (1921) и др. произведениях. Затем Хлебников приехал на Кавказ, где работал в различных газетах, в бакинском и пятигорском отделении РОСТА, в Политпросвете Волжско-Каспийского флота. Революционные события на Востоке стали темой поэмы Тиран без Тэ (1921). Осмысление революции как вселенского явления происходит в поэме Ладомир (1920), опубликованной в Харькове. Ее заглавие — неологизм, придуманный Хлебниковым для обозначения всеобщей гармонии. В Ладомире создан образ неделимого человечества, объединенного с природой.
В декабре 1921 Хлебников вернулся в Москву. К этому времени относится его пророчество относительно собственной судьбы: «Люди моей задачи часто умирают тридцати семи лет». В 1922 написал Зангези, определив жанр этого произведения как «сверхповесть» и объяснив его внутренний строй следующим образом: «Сверхповесть, или заповесть, складывается из самостоятельных отрывков, каждый со своим особым богом, особой верой и особым уставом… Это эпос сознания, эпос о мыслительном процессе, связующем прошлое и будущее человечества». Имя главного героя — непонятого пророка, «второго я» автора — произведено от слияния названий рек Ганг и Замбези, символизирующих Евразию и Африку. Зангези пользуется заумным языком, кроме которого в поэме использован, по словам автора, также птичий язык, язык богов, звездный язык, разложение слова, звукопись, безумный язык. В состав сверхповести введены Доски судьбы — составленные Хлебниковым числовые соотношения между историческими событиями.
Весной 1922, уже будучи тяжело больным, Хлебников отправился в Новгородскую губернии вместе с художником П.Митуричем.
Умер Хлебников в деревне Санталово Новгородскую губернии 28 июня 1922.
Творчество Хлебникова оказало огромное влияние как на многих крупных поэтов 20 в. — В.Маяковского, О.Мандельштама, М.Цветаеву, Б.Пастернака, Н.Заболоцкого и др., так и на развитие новых — ритмических, словотворческих и пророческих — возможностей поэзии.
Официальный сайт поэтического видео-трибьюта "Эксгумация и пряники": http://videopoetry.narod.ru/
Комментариев нет:
Отправить комментарий